Николай Николаевич родился в Нижегородской губернии, в купеческой семье. С детства он много читал — у отца была хорошая библиотека, увлекался геологией и рассказами об исследователях Арктики.

Получив диплом горного инженера, в 1918 году он начал принимать участие в северных экспедициях. В 1920 году экспедиция Урванцева на западе полуострова Таймыр в районе реки Норильской обнаружила богатое месторождение каменного угля, а затем – и медно-никелевых руд. Легендарным стало его путешествие по реке Пясине и побережью Северного Ледовитого океана до Гольчихи в устье Енисея. В 1938 – 1945 годах подвергался репрессиям, но свою работу надолго не прерывал. Первый почётный гражданин Норильска и один из основателей города.

Экспедиция к отрогам плато Путорана 1919 года явилась, одновременно, ещё и очень знаковой для нашей страны того периода, очень сложного, неоднозначного.
Что происходило сто лет назад, в каких условиях формировалась и проходила Норильская экспедиция?

Итак, «…революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, свершилась!» (как прозвучало в докладе В.И. Ленина о задачах советской власти в 1917 году). В огромной Российской империи, особенно на отдалённых её территориях, это не сразу дало толчок к изменениям. Настоящая, кровавая революция придёт туда много позже – например, в Иркутск только в начале 1920 года, а на Таймыре последние бои, известные как Бархатовское восстание, пройдут в начале 30-х годов!

К осени 1918 года за Уралом, в Сибири оказался весь цвет российской геологической науки – Гражданская война, порождённая Октябрьской революцией, не давала возможность вернуться представителям Геолкома из летних экспедиций в столицу уже новой, революционной России – Петроград. Дело в том, что, вопреки событиям октября 1917 года, геологи продолжали свои исследования, обычную планомерную деятельность. «Несмотря на исключительно тяжкую общеполитическую обстановку, – написано в Отчёте Геолкома за 1918 год, – …Геологический комитет, стремясь, как и за всё время войны – (речь идёт, безусловно, о Первой мировой войне – Л.С.), – развить максимум возможной в этих условиях исследовательской деятельности, составил довольно обширную программу полевых работ на 1918 год» (Отчёт об исследованиях, произведённых геологическим комитетом в 1918 году в Сибири на Урале, Томск, 1919, С. I).

Как и до этого, во все предыдущие годы, был составлен план для Европейской и Азиатской частей России. И экспедиции отправились на сезонные работы. Вспыхнувшее так называемое чехословацкое восстание преградило путь исследователям за Урал, но часть членов Геолкома всё же, разными путями, весьма опасными, пробрались к месту дислокации. А раздвинувшийся фронт боевых действий уже не дал возможности им вернуться назад после проделанной работы, поэтому подавляющая часть осталась зимовать здесь же – за Уралом, в Сибири.

Надо сказать, что достаточно долго, пожалуй, с конца ХIХ века, мощнейшая когорта сибирских геологов, которых подготовил и выпустил горный факультет Томского технологического института, выступала за создание отделения Геолкома по территориальному принципу – Сибирского. Территория России огромна, какие действия, организационные меры необходимо предпринять здесь, в Сибири, – не всегда хорошо видно из столицы. Но Санкт-Петербургский, центральный Геолком не торопился делиться своими полномочиями. И скорее всего, в обозримом будущем не поделился бы… Во всяком случае, предпосылок к этому не было. Но Сибгеолкому суждено было всё же появиться на свет, пускай и не в тех условиях, о которых мечталось изначально…

С формированием Временного правительства Колчака все государственные функции на территории, не занятой большевиками, были переданы новым министерствам. Министром торговли и промышленности становится П.П. Гудков – очень уважаемый человек, геолог, преподаватель Томского технологического института. Именно он приглашает вынужденных зазимовать членов Геолкома – их набралось без малого двадцать человек – в октябре 1918 года в Томск: для создания Особого геологического учреждения. Надежды на воссоединение с европейской частью России тускнели, поэтому было решено продолжить работу и набросать план будущих экспедиций – на 1919 год. Временное правительство Колчака бралось финансировать будущие изыскания.

К началу 1919 года стало совершенно очевидно, что необходимо-таки формировать уполномоченный геологический орган для сношения с правительственными учреждениями, да и с частными лицами и организациями, готовыми идти навстречу в развитии этой отрасли, несмотря на гуляющую по стране революцию. Поэтому особым актом Временное правительство восстановило на подвластных ему территориях деятельность Геологического комитета с избранной геологами дирекцией – так называемый Сибгеолком.

Надо сказать, что участники этого нового органа управления геологией страны надеялись, что их положение является временным и недалёк тот день, когда работа Геологического комитета на всей территории государства будет восстановлена в полном объёме. В общем-то, они были не так далеки от истины – действительно, работа Геолкома вскоре была возобновлена, другое дело, что не все геологи, составлявшие в 1918-1919 годах костяк Сибгеолкома, смоли вернуться и работать в обновлённом Геолкоме Советской России...

Тем не менее, именно тогда были заложены основы геологического и производственного благополучия будущей страны – экспедиции 1919 года на Урал, Кузбасс, Алтай, в киргизскую степь и, конечно, Енисейскую губернию дали толчок для развития социалистической добывающей промышленности. Именно тогда, в зиму с 1918 на 1919 год, была спланирована и экспедиция к Норильским горам.

Основной её задачей был поиск промышленных объёмов угля. Уголь в тот период для Временного правительства значил очень много – в отсутствие нефти, которая осталась за линией фронта, без топлива вынуждены были остановиться многие предприятия, а те, которые не могли останавливаться, покупали уголь за любую цену.

К тому времени Николай Урванцев, получив диплом горного инженера-геолога (в 1918 году), устроился на работу в должности заведующего горным отделением и преподавателем в Томском политехникуме (там он преподавал ещё будучи студентом ТТИ). Не исключено, что в экспедицию, сформированную Сибгеолкомом, его пригласил сам Павел Павлович Гудков: он был преподавателем на курсе у Николая Урванцева, как и у Александра Сотникова ­– второго важного участника той самой экспедиции. Кроме этого, будучи студентами, молодые люди в летние каникулы работали в партиях по поискам железных руд на территории будущего Кузбасса под руководством всё того же Гудкова.

В отличие от Сотникова, Урванцев не планировал стать геологом и, тем более, первопроходцем в Арктике. Его жизненный путь был предопределён устоявшимися традициями Нижегородской губернии: мальчики из семей с достатком после начальной церковно-приходской школы уходили получать азы профессионального образования – сначала во Владимирское реальное училище (в Нижнем Новгороде), после – в Томский технологический институт на механический факультет. Россия готовила плеяду инженеров. По признанию самого Николая Николаевича, на геологический факультет он перевёлся, снова на первый курс, уже окончив курс на механическом, под впечатлением открытых лекций знаменитого В.А. Обручева, широкому кругу людей известного не столько как выдающийся геолог, сколько как автор увлекательных романов «Земля Санникова» и «Плутония».

В своих книгах и воспоминаниях Урванцев писал о том, что его отец – разорившийся купец, и именно поэтому он вынужден был покинуть родной дом в одиннадцать лет и уехать учиться в реальное училище. Иначе он не мог написать – в советский период непролетарское происхождение очень долго являлось определённой «чёрной меткой». Не говоря уже о том, что дважды Урванцев был репрессирован и отбывал наказание именно за своё происхождение и участие в «колчаковских» мероприятиях. Этого ему не могли простить и в 60-х годах, когда, казалось бы, ХХ съезд Компартии осудил любые преследования по политическим мотивам. Но достаточно влиятельные силы в его отрасли, например, выдающийся геолог Александр Емельянович Воронцов, не могли ему простить участия в экспедиции 1919 года, организованной «колчаковским» Сибгеолкомом. К слову, другой знаменитый норильчанин-мончегорец В.К. Котульский, член ещё императорского Геолкома, оказался «запертым» в Томске осенью 1918 года и принял непосредственное участие в организации Сибгеолокома Временного правительства Колчака, за что тоже отбыл свой срок.

Но документы из краеведческого музея города Лукоянова – родного города Николая Николаевича Урванцева – говорят об обратном: к одиннадцати годам мальчика его отец не только не разорился, а был весьма уважаемым человеком – влиятельным купцом, чей тканевый магазин находился на главной площади городка, позже он занимал разные важные посты: в 1911 году (сыну Николаю уже 18 лет) он являлся членом уездного совета, членом попечительского совета строящейся Лукояновской женской гимназии. Наверняка Николай Максимович Урванцев вкладывал и свои средства в это строительство. Да и обучение во Владимирском реальном училище было отнюдь не бесплатным (в Томском институте – тоже)… Теперь, когда по прошествии лет и смены идеологии происходить из непролетарского рода снова незазорно, об этом можно и сказать...

Александр Сотников тоже был из рода купцов. Но не только. Род Сотниковых сыграл важную роль в освоении богатств Норильских гор. Именно его дед – Киприян Сотников – первым начал здесь добычу и выплавку меди ещё в середине XIX века, а его отец – Александр Киприянович – организовал Александро-Невские копи по добыче угля для судов, перевозивших грузы по Севморпути и реке Енисей для строительства Транссибирской магистрали. Как известно, оба предприятия просуществовали недолго – по разным причинам. Но неудачи предков подвигли наследника династии подойти к вопросу профессионально – Александр Александрович Сотников поступил учиться на горное отделение Томского технологического, и уже в 1915 году был в своей первой экспедиции в Норильских горах со знанием дела – к тому времени он был уже студентом четвёртого курса. К этому же году относится и установленный им заявочный столб на разработку месторождения – будущему хозяину (правда, несостоявшемуся) норильского месторождения удалось убедить золотопромышленника Кытманова войти в долю и стать полноправным участником будущего (так и не реализованного вследствие Октябрьской революции) рудничного производства.

В 1915 году познакомился с Норильскими горами и Николай Урванцев – правда, опосредованно: молодой человек уже к тому времени считался на факультете грамотным петрографом, к нему и обратился Александр Сотников с просьбой атрибутировать образцы руд, добытые им в экспедиции у гор Шмидтиха и Рудная.

Будучи старше Урванцева на два года, Александр не успел доучиться в ТТИ – его год попал под призыв во время Первой мировой войны. К 1919 году, году экспедиции, он уже успел повоевать, жениться, родить наследника, принять участие в революционных событиях. По всей видимости, человеком он был неординарным, авторитетным, не случайно в период волнений в Сибири его избирают атаманом Енисейского казачества. Именно этот факт в его биографии имел трагичные последствия.

Война – любая: мировая, а тем более гражданская – не стала для Сотникова делом жизни. В своём последнем, как оказалось, предсмертном письме (уже в 1920 году) в иркутскую чрезвычайную следственную комиссию он просил: «…дать мне возможность свободно работать в любимом и полезном деле – (речь выше шла о геологии – Л.С.) – …или продолжить образование в Технологическом институте для окончания его…» (Дудинка. Время. Люди. Судьбы, ТКМ, 2012, С. 22).

Из этого же письма становится понятно, что в экспедицию его направил, как и Николая Урванцева, Павел Павлович Гудков – их бывший преподаватель и ныне руководитель Сибгеолкома. К тому времени – в январе 1919 года – Сотников поступил в распоряжение Дирекции маяков и лоций Северпути при Морском министерстве Временного правительства Колчака.

В низовья Енисея на поиски угля небольшая экспедиция отправляется весной 1919 года. Она была немногочисленна (шесть человек), плохо снаряжена и состояла, в основном, из студентов томских вузов (ГАТО, архив И.Т. Лозовского, «Жизнь и подвиг геолога Урванцева», рукопись, С. 2). По всей видимости, тот факт, что Норильские горы для Сотникова были хорошо известны и понятен их потенциал, стал определяющим в локации поисков. Ибо первоначально задача стояла обследовать участок правобережья великой сибирской реки, территориально прилегающий к Усть-Енисейскому порту между Енисеем и озером Пясино. Намеченные маршруты были пройдены, но на Норильские горы было выделено две недели из почти полутора месяцев (42 рабочих дня) чистого экспедиционного времени (Урванцев, Н.Н. Норильск. М., 1969, С. 36), и они себя оправдали.

К Норильским горам и сейчас бывает непросто добраться: наземная дорога проложена только от морского порта Дудинка и составляет всего сто километров. Понятно, что в первой четверти ХХ века добраться сюда было и подавно трудоёмким занятием. Не говоря уже о том, что в 1919 году пароходные рейсы из Красноярска в низовья Енисея, в силу понятных причин, отсутствовали. Тем не менее, после месяца ожиданий, добрались благополучно – до села Потапово, где к тому времени жила семья Сотникова, затем оленными упряжками – более ста километров – по малопроходимой тундре к отрогам плато Путорана. Хорошо ещё, прошло без революционных эксцессов. Типа таких, как зафиксированы в акте одной из геологических экспедиций Сибгеолкома в Урянхайском крае в июле того 1919 года (ГАТО, Ф. 60, Д. 22, С. 60). Тогда, судя по акту, геологи не смогли продолжать свою работу, ибо встретившийся им на пути большевистский отряд Щетинкина изъял в пользу революции весь экспедиционный багаж, не только продукты, но и специализированное оборудование. Например, «…стереопанорамный аппарат с двумя тессарами Цейса», а также подковы, котлы, дорожные мешки и проч. Экспедиция с половины пути вынуждена была вернуться назад. К слову, имя Щетинкина сегодня носит одна из улиц Красноярска… И Минусинска, и Абакана…

Наличие хороших углей в Норильских горах было подтверждено, а также заложена база для дальнейших исследований – уже на количество и качество полиметаллических руд.

Возвращались экспедиционеры назад тоже достаточно долго (общее время экспедиции вместе с дорогой в Красноярск и обратно заняло четыре месяца). К тому времени геополитическая обстановка в России несколько изменилась. И если Колчак в Томске, куда вернулась большая часть участников экспедиции, в том числе и Урванцев, всё ещё был у власти, то в Иркутске власть Временного правительства была свергнута анархистами; кровавые расправы не заставили себя ждать, ответом на них стали не менее кровавые репрессии советской власти, установившейся здесь уже в январе 1920 года. Именно туда с отчётом о проделанной работе – в Дирекцию маяков и лоций Северпути – отправился Сотников.

Его советская власть арестовывает в числе первых, этапирует в Красноярск, где казачьего атамана заждались большевики, воевавшие с его войском, не подчинившимся новой власти. Расправа была скорой. Никакие доводы арестованного не действуют на революционный скорый суд. В мае 1920 года Александра Сотникова расстреливают…

Николай Урванцев, после того, как пало Временное правительство Колчака, тоже был арестован. Но его участь оказалась более счастливой. К тому времени воссоединившийся Геолком возглавил М.А. Усов – томский профессор и преподаватель огромной плеяды сибирских геологов, в том числе Урванцева и Сотникова. Он-то и вызволил Николая Урванцева из застенков – на пороге стояли новые горизонты геологических исследований, экспедиций, запланированные на следующий сезон, – молодой власти так же, как и правительству Колчака, нужны были свежие энергетические ресурсы. Николай Николаевич Урванцев продолжил начатые работы и сделал много открытий не только для будущего Норильского промышленного района, но и для всей страны. Напомню: архипелаг Северная Земля был исследован в начале 1930-х годов экспедицией Ушакова, научным руководителем которой был Николай Николаевич (Северная Земля, открытая экспедицией Вилькицкого в 1913 году, оставалась загадкой вплоть до 30-х годов, когда «североземельская четвёрка» описала состав архипелага, количество островов, заливы, проливы и полностью нанесла Землю на карту).

Как и все геологические экспедиции 1919 года, Норильская экспедиция также стала решающей для региона и для будущей добывающей промышленности Советского Союза. Александр Сотников не забыт – Томск помнит своего ученика. В геологической среде А.А. Сотников обозначен как первооткрыватель медного и угольного месторождений Норильска, а Н.Н. Урванцев – норильского медно-никелевого месторождения. Заслуги каждого учтены и оценены по достоинству. Нам же остаётся сожалеть о том, что возвращаться Сотникову после экспедиции 1919 года пришлось не в Томск, а Иркутск, ведь его судьба могла сложиться и по-другому…

Точкой отсчета истории города стал Первый дом Норильска, построенный летом 1921 года. На зимовку в нем остались восемь человек во главе с руководителем геолого-разведочной экспедиции Николаем Урванцевым. Здесь они и встретили новый 1922 год.

Наряжали ли елку – неизвестно, ведь именно тогда в Советской России начались гонения на рождественское дерево как на «поповский пережиток».

В своих книгах Николай Урванцев не делает акцента на встрече Нового года первыми зимовщиками, – самый известный российский геолог, основатель Норильска, один из первооткрывателей Норильского рудного района и Архипелага Северная земля вообще не придавал значения праздникам. Однако о последующих зимовках рассказывал, что развлекались обычно разговорами, а иногда даже музыкой – заводили граммофон с пластинками Собинова, Шаляпина, Фигнера, Неждановой, Вари Паниной. А еще «гостевать» приезжали местные жители или, наоборот, приглашали к себе.

В своих книгах «Норильск», «Открытие Норильска» и «Таймыр – край мой северный» Урванцев описал, чем занимался в предпраздничные дни 1921 года. Тогда в число зимовщиков вошли двое горнорабочих, горный инженер, два студента из Томска, завхоз с женой и сам Урванцев. Главной их задачей той зимой была проходка угольной штольни. В конце ноября с местными проводниками – нганасанами и долганом, и одним из томских студентов Урванцев отправляется на съемку реки Норильской и озера Пясино. Средство передвижения – стадо оленей в сто голов и нарты.

«По вечерам на стоянках у нас в чуме комфорт. Стоит стол, на нем керосиновая лампа, есть две табуретки. Когда топится печь, можно сидеть даже в рубашке. Но на полу вода в ведре, конечно, мерзнет. За столом можно спокойно привести в порядок свои записи, вычертить их и занести на карту».

А вот что рассказывал Урванцев о «предновогоднем походном меню» их декабрьской экспедиции: «Питание у нас своеобразное, к нему надо привыкнуть. Хлеб, конечно, не годится: он так промерзает, что от него топор отскакивает. Остаются только сухари и сушки да чай. Обед варить долго, хотя для скорости мы взяли с собой примус. Остается строганина – основной продукт питания северян зимой. Берешь с санок мерзлого чира или нельму килограммов на шесть, сунешь на минутку в печку, чтобы кожа чуть обтаяла, снимаешь ее пластом и начинаешь строгать вдоль острым ножом в стружку. Берешь ее, макаешь в соль, заедаешь сухарями и запиваешь чаем, непременно крепким и черным, как смоль. Вот и обед. После него первое время в желудке появляется ощущение пустоты и холода, как будто ничего не ел. Однако вскоре оно надолго сменяется чувством большой сытости».

В Норильск они вернулись в самом конце декабря, как раз к Новому году.

1923 год Урванцев отмечал уже со встреченной им «женщиной всей жизни» –Елизаветой Ивановной Найденовой (Пискуновой). И он был к тому времени женат, и она замужем, но новые отношения, стремительные и скоропалительные, оказались – навсегда.

«В Новониколаевске я познакомился с будущим спутником моих Норильских и Таймырских экспедиций – Елизаветой Ивановной Найденовой, приехавшей сюда из Москвы по делам. Я был тогда довольно колоритной фигурой: человеком, только что вернувшимся с далекого Севера, где зимовал, вел разведку угля, путешествовал все лето по неведомой реке, плавал на простой рыбачьей лодке далеко по побережью Ледовитого океана. Все с интересом слушали мои рассказы о Севере, о его большом будущем. Рассказывал с увлечением. Елизавета Ивановна – молодая женщина с живым энергичным лицом – слушала внимательно. Видно было, что мое путешествие в далекие края ее весьма интересовало, вполне отвечая складу ее характера. Я смотрел на нее и думал: вот человек, с которым я мог бы пройти жизнь, не боясь никаких трудностей. Думал и, не удержавшись, шепнул рядом сидевшему товарищу: “А знаешь, эта женщина будет моей женой”. Тот вместо ответа только недоверчиво улыбнулся. После этого вечера я Е. И. Найденову (затем Урванцеву) из своего поля зрения не выпускал, а старался встречаться чаще. На прощание при ее отъезде в Москву я сказал: “Поедем вместе на Север, там интереснее жить и работать, там все неведомо, все придется создавать заново на нетронутых местах”. И она огласилась. Условились встретиться в Москве, зажить вместе и вместе работать», – писал Урванцев в книге «Открытие Норильска».

И уже в 1923 году Елизавета Ивановна была включена в состав Норильской горноразведочной экспедиции из 32 человек под руководством Николая Урванцева. Подготовка к экспедиции во времена НЭПа оказалась делом непростым: вместо денег им выдали чеки взаиморасчетов, которые не принимали ни в одном магазине, требовали наличные. Ситуация была безвыходной, но геологов выручил Вениамин Свердлов, брат Якова Свердлова: «Взяв рекомендательную записку от В.М. Свердлова, Е.И. Урванцева пошла на прием к наркому здравоохранения Н. А. Семашко. Он принял ее очень любезно, подробно расспросил, просмотрел список, кое-что добавил и в заключение сказал: “Вот вы люди молодые, будете так далеко на севере целый год, надо и вам как-то встретить Новый год”, и дал записку на склад – отпустить экспедиции хорошего вина, в том числе и шампанского. Потом, при встрече в Норильске нового 1924 года, мы от души помянули добрым словом Николая Александровича за его внимание и заботу», – из той же книги.

В последующие зимовки – скорее всего, благодаря Елизавете Урванцевой, – появились самовар с чайным сервизом и тот самый граммофон с пластинками, о них упомянуто в книге «Открытие Таймыра». Любимым блюдом Урванцева, а затем и всех зимовщиков, стала строганина. Рыбы было много – чиры, нельмы, муксуны штабелем хранились в сенях.

«Мы гостеприимно принимали всех, кто к нам заезжал. Угощали чаем, сушками, сухарями, наиболее уважаемым иногда подносили стаканчик, выручали, чем могли, поэтому в рыбе и оленьем мясе недостатка у экспедиции не было. Обычно вечером за ужином или после него кто-либо вспоминал: “А не построгать ли нам?”».

Книги Николая Урванцева – это особый мир, забытый мир привычной в советское время спокойной, бытовой героики. Как для бурения вечной мерзлоты приспосабливали лодочный мотор, а в качестве «незамерзайки» использовали солевой раствор, позаимствованный у рыбаков. Как изобретали и строили новую жизнь.

И во время зимовок: «Одной из частых тем наших разговоров был вопрос о будущем Норильска. Все были уверены, что, конечно, его ожидает промышленное развитие. В этом нас убеждали и непосредственная близость крупного месторождения каменного угля хорошего качества к рудному месторождению, и его богатство, где, кроме меди и никеля, имеются благородные металлы. Кроме того, Северный морской путь в Сибирь уже стал широко использоваться для доставки грузов в устья Оби и Енисея. Морским и речным судам уголь совершенно необходим. Его можно доставлять по Пясине, судоходность которой, как и оз. Пясино и р. Норильской, установлена нашими работами прошлого года. А от нас до р. Норильской всего 12-15 км. Прокладка узкоколейки тут не представит труда. Все наши споры сводились к тому, скоро ли это произойдет. Я был убежден, что это случится на наших глазах, думал дальше принимать участие в изучении и освоении Норильска и вообще всего Таймыра».

Родившиеся в один год – 1893-й – Елизавета и Николай Урванцевы прожили вместе 60 лет, и умерли тоже в один год, в 1985-м, Елизавета Ивановна пережила мужа на 49 дней. Про их жизнь снят документальный фильм «История одной любви». «Мы никогда не теряли друг друга», – говорит Елизавета Урванцева в этом фильме. «Всегда я был уверен, что найду ее», – вторит ей Николай Урванцев.