Владимир Евсеев – один из старейших полярников России: ему уже 92 года, но он до сих пор работает в Арктическом и антарктическом научно-исследовательском институте, главным специалистом Центра ледовой и гидрометеорологической информации. Награждён знаком «Почётный полярник». Евсеев принимал участие в 18 экспедициях ААНИИ в Арктике и Антарктике.

В Арктике он нашёл самую большую глубину в Северном Ледовитом океане, названную «Ущелье Литке».

На пороге Нансена в Гренландском Море, где на старых картах не было глубин более 1500 метров, он выявил впадину более 4500 метров, которую назвали жёлобом Лены в честь дизель-электрохода «Лена», на котором было сделано открытие.

В Антарктиде в районе станции Молодёжная он обнаружил неизвестных науке панцирных клещей, которые были отнесены к новому виду.

В море Дейвиса в Антарктике во время траления дна для сбора бентоса им неожиданно было подтверждено существование «потерянной» скалы Бигелоу.

Скала была впервые обнаружена в 1912 году, но после этого её никто не видел, поэтому на старых картах была отметка: «наличие и положение сомнительное».

Детство Владимира Васильевича проходило в блокадном Ленинграде. Во время войны он потерял родителей и попал в детский дом. После Победы его нашла и забрала к себе из детского дома, оформив опекунство, тётя (сестра умершего от голода отца). Она была уже пожилой женщиной и сдельно работала в типографии, поэтому денег в семье было немного. После окончания 7-го класса в 1949 году Владимир решил поступить в какое-нибудь в учебное заведение, где учащихся содержали за казённый счёт. В конце концов решил поступить в Ленинградское Арктическое училище.

В то время в Ленинграде, рассказывает Владимир Васильевич: «было пожарное училище и, по-моему, было ещё лётное училище. Но там были приёмные экзамены позже. То есть, я думал, если я здесь не пройду, то ещё там успею. И у меня пал выбор на арктическое училище. Я прошел конкурс. Конкурс был 10 человек на одно место, но тем не менее я прошел. И по конкурсу я прошел на геофизическое отделение. Для меня это было непонятно сначала, но я вынужден был согласиться».

Как и во многих учебных заведениях в то время, в Арктическом училище курсанты жили в казарменных условиях. С окончания войны прошло всего 4 года, и страна восстанавливала свой потенциал.

«Хотя училище считалось гражданским, на самом деле оно было военное. 8 часов военно-морской подготовки в неделю. 2 раза "шагистика" на Заневской площади с винтовкой. Учили нас и в штыковую идти, и стрелять заставляли из боевой винтовки».

Программа обучения гражданским специальностям тоже была расширенная, а некоторые дисциплины, как говорят сейчас, имели двойное назначение и являлись обязательными к изучению для всех.

«Вот представьте, что вы зимуете на каком-то острове. Заболел радист. А я по специальности не радист. Я океанолог или метеоролог. Но я должен был знать азбуку Морзе. И я должен уметь принять телеграмму и передать телеграмму. То есть 4 года, пока я учился в училище, нас каждый год еще заставляли тренироваться азбуке Морзе».

В то время каждый выпускник Арктического училища получал воинское звание офицера запаса и после сдачи экзаменов мог выбрать либо работу в гражданской организации в Арктике, либо службу в военно-морском флоте.

«После каждого курса у нас была практика на военных кораблях военно-морского флота. После окончания первого курса мы проходили практику на известном линкоре "Марат". Потом – на парусном корабле "Крузенштерн". Мало того, после окончания четвертого курса сдавали госэкзамены по всем предметам, (в том числе, по военно-морской подготовке, включая мино-торпедное вооружение, артиллерию, тактику, стратегию, и т. д.)  Кроме того, потом нам надели погоны мичманов и отправили на полгода на стажировку в военно-морских силах Северного фота. Я в Полярном на базе подводных лодок проходил практику. И там я впервые попал в океанографическую экспедицию на экспедиционном судне Гидрографии Северного флота "Экватор" по Баренцеву морю».

Идти в военный флот Владимир Васильевич не захотел – ему хватило войны в детстве. После окончания училища он решил отправиться работать на Новую Землю, на полярную станцию Малые Кармакулы. Но ему предложили пойти по распределению на речной гражданский флот. Правда, в итоге устроиться на речфлот так и не получилось, и Владимир Евсеев оказался в Арктическом институте.

«И когда я пришёл, там в то время была военизированная охрана, в форме стоял часовой, у него винтовка была настоящая. И очень строгая пропускная система. Мне сначала пропуск выписали, а потом я пошёл в отдел кадров. Там заполнил очень толстую анкету – служил или нет в Белой армии, были ли колебания в проведении линии партии, имеются ли родственники за границей и т.п. Очень много всяких вопросов было, но я всё заполнил».

Владимира Евсеева определили в гидрохимическую лабораторию, но сначала он помогал работникам библиотеки, пока на него готовили документы и выписывали допуски.

«Меня вызывает начальник первого отдела. Дает мне портфель для секретных документов, печать металлическую. В то время не секретных работ в Арктическом институте не было. Каждое утро, приходя на работу, примерно полчаса надо было отстоять в очереди, взять свой портфель, прийти в лабораторию. Причём, даже если ты из лаборатории, извиняюсь, в туалет отлучился, ты все свои документы должен был убрать в стол. Когда ты закончил работу, то всё запечатываешь сургучной печатью и в первый отдел всё это сдаешь».

Уже со следующего года Владимир Евсеев начал ездить в морские экспедиции в должности геолога моря. Его задачей было изучение рельефа дна Северного Ледовитого океана и взятие проб грунта с последующим его описанием и отбором образцов на различные анализы.

«В то время ведь Ледовитый океан – это были сплошные белые пятна, то есть неисследованные районы. Глубины были не исследованы. И все экспедиции, которые у нас от Арктического института отправлялись, обязательно должны были измерять глубину и одновременно брать пробы грунта».

Основной участок работы Евсеева располагался между Шпицбергеном, Землёй Франца-Иосифа и Гренландией. С помощью электрической лебёдки и специального троса, на который крепились приборы, он измерял глубины и брал пробы грунта.

«Километр троса диаметром 5,1 миллиметров весит 120 килограммов. Вот умножьте на 7 – это 840 килограмм. У меня трос, судно качается. Прибор [для взятия образцов грунта - грунтовая трубка Кудинова] весит 150–200 килограмм. Судно качает, я стою на лебедке, у меня кочерга с роликом, им я определяю натяжение троса. Как только появляется слабина на тросе, я снимаю ногу с тормоза, как только слабина исчезает, я жму тормоз и так далее. И так в течение 2-3 часов. Вот такие движения».

Никаких приборов, с помощью которых можно было бы регистрировать контакт троса с грунтом, в то время не было – работали только интуиция и опыт.

«Уловить момент касания дна чрезвычайно трудно, потому что получается больше тонны вес троса и лебёдки. А никакого прибора специального нет. Я смотрю только на стрелку амперметра. Она на микрон, может быть, сдвигается – еще не каждый увидит. Слава Богу у меня слух хороший. Несмотря на то, что лебедка довольно-таки мощная, я уловил небольшое изменение тональности. Плюс стрелка амперметра чуть прыгнула. Я остановился. Все говорят, ты чего остановился? По-моему, дна достигли. Мы достаем колонку грунта, трос ровный, ничего лишнего не достал. Мне довелось на глубине 3,5 километра севернее Шпицбергена достать колонку грунта длиной 4,5 метра».

Во время этих экспедиций Владимир Васильевич обнаружил множество глубин, о которых раньше никто не знал. Благодаря этому удалось составить более достоверную карту морского дна Гренландского моря. Тогда же Евсеев нашёл самое глубокое место Северного Ледовитого океана – 5449 метров. Его назвали ущельем Литке, поскольку экспедиция работала на судне-ледорезе, которое называлось «Фёдор Литке».

Мечтой Евсеева было попасть на дрейфующую станцию «Северный полюс». Но это было очень непросто – новеньких в такие экспедиции старались не брать.

«Дело в том, что, например, на СП один человек отходил, отработал и хорошо себя показал. А вдруг следующий человек или ῝сачком῝ окажется, или плохой специалист, или неуживчивый. И каждый начальник старался проверенных людей брать, а новых людей – упаси Боже. В 56-м году и 57-м Антарктическая экспедиция появилась. Я просился туда – там такая же история».

Осенью 1957 года, после возвращения из экспедиции в Гренландское море Евсеева отправили от института в командировку на судостроительный завод, который сейчас называется «Адмиралтейские верфи». Там как раз шло строительство атомного ледокола «Ленин», и нужен был человек, чтобы следить за радиационным фоном.

«У нас в гидрохимической лаборатории ААНИИ в то время было три направления работ: геология моря, гидрохимия и гидробиология. И приходилось и одним специалистам помогать, и другим. И нас считали универсальными. А раз я химиком был, то посчитали, что я и радиометристом могу работать. И меня направили на судостроительный завод в качестве радиометриста».

Руководитель дозиметрической службы предлагал Владимиру Евсееву перейти работать на судостроительный завод на постоянной основе. Но в то время в кинотеатрах показывали фильм о создании американцами атомной бомбы и о том, как умирали люди, работавшие с радиоактивными материалами. Под впечатлением от этой картины Владимир Васильевич отказался работать с атомными установками.

А весной 1958 года Евсеев срочно приступил к подготовке к следующей экспедиции в Гренландское море, продолжилась активная экспедиционная работа в Арктическом институте.

Но в то время у него уже были жена и ребёнок, а зарплаты в институте не хватало. Поэтому Евсеев решил устроиться на завод «Красный Октябрь», где делали музыкальные инструменты – там платили в два раза больше.

«Я, значит, прихожу к начальнику отдела кадров и говорю, что хочу уволиться. Он отвечает: "Почему? Вы же хотели на работать на дрейфующей станции "Северный полюс" ехать или в Антарктиду, куда вы хотите? Вот вам, пожалуйста, или туда, или сюда". Но в Антарктиду только что ушли, я подумал, что за год забудут про обещание. А на СП можно ехать через три месяца. И я, значит, говорю: "Давайте на СП". Я прошел медкомиссию, стал готовить оборудование туда. Нужно было окончить курсы штурманов-астрономов, нужно было курсы взрывников закончить. Я всё закончил и отправился на зимовку».

Владимир Васильевич согласился остаться в институте, потому что полярникам, которые работали на дрейфующих станциях платили больше. Но и труд там был очень тяжелым. Приходилось совмещать работу океанолога, гидрографа, штурмана-астронома, взрывника и даже тракториста.

Так Владимир Евсеев больше года провёл на станции «Северный полюс – 8». Это была одна из немногих станций, которая в результате дрейфа оказалась у берегов США и Канады. Поэтому к ней было повышенное внимание со стороны американцев. Они пытались наблюдать за станцией с помощью подводных лодок, но так и не смогли её обнаружить.

«А у нас перед этим дизельная электростанция полетела. Американцы, наверное, рассчитывали, что станция вся в огнях. И они найдут нас. А мы за три недели все свечки сожгли, полностью в темноте жили. У нас был малый аварийный генератор, по-моему, полтора киловатта [мощностью]. Только радиостанцию обеспечивал. Ещё зонд запускать и локатор подключать. Всё. Для освещения у нас только свечки были, и то мы все сожгли».

После эвакуации станции СП-8 на неё высадился десант США для изучения и поиска оставшегося оборудования и документов. Американцы были уверены, что сотрудники станции собирали разведданные и хотели найти доказательства. Владимир Евсеев узнал об этом 15 лет назад, когда немцы стали снимать документальный фильм про «Северный полюс – 8» и пригласили его для интервью как непосредственного участника тех событий. В России тоже сняли фильм про СП-8, но не документальный, а художественный. Владимир Васильевич принимал участие в создании этой киноленты в качестве консультанта.

Евсеев перестал ездить в экспедиции в 1989 году. Тогда ему пришлось исполнять обязанности начальника ледового информационного центра, и времени на поездки уже просто не осталось. В этом центре Владимир Васильевич работает до сих пор.

«В 2019 году я уволился. Буквально через полтора месяца моё руководство звонит:
- Ты не устал отдыхать? Давай, возвращайся.
Я говорю:
- Я только начальником не буду.
- Хорошо. Будешь главным специалистом, но будешь заниматься теми же вопросами».

Любовь к Арктике Владимир Евсеев пронёс через годы и до сих пор её хранит. Для него Крайний Север – это, прежде всего, надёжные и проверенные люди, которые всегда могут подставить плечо и не подведут в экстренной ситуации. А таких ситуаций у полярников хватает. Одна из ярких историй случилась с Владимиром Васильевичем в Антарктике.

«Водитель разворачивает задним ходом вездеход, и мы, работая на морском льду, проваливаемся. Проваливаемся до стекла. У меня под ногами вода бьёт струёй. Здесь у меня дверца и люк. Я знаю, что глубина – 1350 метров. Думаю, вот я сейчас резкое движение сделаю, и мы пойдем на дно. Как я удержался, не знаю. А водитель двигается дальше, как будто ничего не было. И вот он, когда лез на лед, у нас лобовое стекло на мгновенье полностью ушло под воду. И мы встали. Я сразу же вылез. А там что? Вездеход новый, он не должен тонуть. Но по разгильдяйству механики не посмотрели, что там буквально только на пол-оборота пробка была завинчена. И вода хлестала, естественно. Но мы вылезли, все. А мне водитель говорит, ой, как я боялся. Думаю, сейчас ты дернешься, и мы на дно пойдем».

Несмотря на все пережитые сложности, у Владимира Евсеева остались только самые приятные воспоминания о высоких широтах. Сейчас он уже не может поехать туда сам, но своей работой до сих пор помогает тем, кто находится во льдах.