Мария Владиславовна Гаврило – ведущий научный сотрудник лаборатории «Арктик-шельф» Арктического и антарктического научно-исследовательского института. Потомственная полярница.

Закончила биолого-почвенный факультет Ленинградского государственного университета. Кандидат биологических наук. Начала работать на Крайнем Севере ещё во время учёбы.

Участвовала более чем в пятидесяти морских, авиационных и наземных экспедициях, в том числе и в качестве руководителя. Более двадцати лет является национальным представителем России в Циркумполярной экспертной группе по морским птицам программы КАФФ Арктического Совета. Автор более 300 научных и научно-популярных публикаций.

Отец Марии, Владислав Гаврило, тоже работал в Арктическом и антарктическом институте. Занимался физикой льда, принимал участие в воздушных экспедициях «Север», дрейфовал на полярных станциях «Северный полюс», был начальником «СП-24». Поэтому Мария Владиславовна с детства понимала, что её будущее предопределено.

«У меня в семье всегда была атмосфера полярных стран. То есть, я знала, где находится Артика. Никогда не путала ее с Антарктикой. Какая-то информация, какие-то разговоры, дела – всё это было в нашей семье. Отец часто уезжал в экспедиции. И это было для меня совершенно всё знакомо. Какие-то предметы полярного быта, обмундирование, приборы даже какие-то – это всё было в доме. То есть, это обстановка, в которой я выросла».

Родители Марии были физиками, но она, к удивлению окружающих, точным наукам предпочла биологию. И дома, и в школе её пытались отговорить от такого выбора, но Мария, несмотря ни на что, поступила на биолого-почвенный факультет Ленинградского государственного университета. И ни разу об этом не пожалела.

«Поскольку я работала в Артике, то с 90-х годов я вошла в состав российско-норвежской группы по морским птицам. Потом вошла в состав международной группы Арктического совета. Ну и, соответственно, мы по всем странам ездили совещаться. И на Шпицберген, и на Фарерские острова. В Гренландию, к сожалению, я не попала, потому что в Антарктике была. И вот приезжаю, рассказываю [друзьям] о своих поездках, а они говорят: слушай, мы платим бешеные деньги, и не всегда можем попасть, а ты работаешь и ездишь туда. Я говорю: ну вы вспомните, как вы меня отговаривали. А у меня было стремление. Говорю, надо было и вам на биофак, а что же вы, на экономический пошли или ещё куда-то?»

Впервые в Заполярье Мария попала именно во время учёбы в университете.

«Я практику проходила, на самом деле, за полярным кругом, то есть формально – в астрономических границах Арктики, на Белом море, в Кандалакшском государственном заповеднике. Как раз за полярным кругом, буквально в нескольких километрах, находилась одна из площадок этого заповедника, и курсовую, и диплом я писала там. То есть там я получила какое-то всё-таки понимание о северных краях».

После окончания университета Марию Владиславовну пригласили работать в Арктический и антарктический институт.

«Я воспользовалась семейными связями, что называется, и мой отец договорился, что Арктический институт возьмёт биолога к себе, хотя это у нас, скажем так, экзотическая специальность в институте. Но биологи всегда были в Арктическом институте. И, собственно говоря, Арктический институт организовывался как промысловая экспедиция. Как раз отделение промысловой биологии было одним из немногих, которые были при основании института. То есть эта традиция с самого-самого начала. Потом она немножко выродилась, и специализация сузилась у института, и геологи ушли, биологи ушли, историки ушли».

Сразу заняться полевыми исследованиями Марии Владиславовне не удалось. Они пришла в институт летом, когда все экспедиции были сформированы и уже работали в высоких широтах. Потому ей пришлось заняться бумажной работой. Марии дали задание, максимально приближённое к её специальности – изучить проблему загрязнения окружающей среды на Северной Земле.

«Раз ты биолог, значит это экология, значит это мусор, значит это охрана природы и загрязнения. Я пришла [в ААНИИ] в 1984 году, и они мне сказали: а ну-ка придумай нам способ, как нам Северную Землю очистить от бочек, это был 1984 год. Я как сейчас помню, попросила, чтобы мне выписали аналитические сборники ВИНИТИ [Всероссийский институт научной и технической информации]. Это организация, которая занималась реферированием научных статьей по разным направлениям, и они выпускали обзоры, ежегодные сборники по разным темам. Ну естественно, я по своей специальности заказывала зоологию, потом стала заказывать по антропогенным воздействиям. И там такой сборничек был – что делать с твёрдыми бытовыми отходами. Вот я с этой темой столкнулась в 1984 году, а увидела, собственно говоря, залежи этих бочек, от которых меня попросили избавиться, на следующий год, когда поехала в экспедицию».

В свою первую настоящую полярную экспедицию Мария отправилась уже следующей весной. Но, по её словам, это было не просто. В первую очередь, из-за того, что она – женщина.

«В те времена ещё были остатки некоторого гендерного шовинизма. То есть старые, закалённые полярники не очень любили тётенек в экспедициях. На судах женщины всегда ходили гидрохимиками и гидрологами. А в наземные экспедиции женщин не очень любили брать. Хотя в отделе была сотрудница уже возрастная, Рима Ивановна Юнак, она много лет проработала на Северной Земле со своими коллегами из Ботанического института. То есть прецеденты были, естественно, но это не очень поощрялось. В тот момент отдел географии возглавлял Владимир Николаевич Петров, он был старой закалки и не шибко это приветствовал, но и прямо "нет" не говорил».

Первая экспедиция запомнилась Марии Владиславовне прежде всего дорогой до точки назначения – научного стационара на Северной Земле – Купола Вавилова. Сначала был долгий перелёт на восток – из Ленинграда до Игарки. А уже оттуда самолёт повернул строго на север – через Таймыр на арктические острова.

«Прилетели мы на остров Средний, там, где [взлётно-посадочная] полоса на Северной Земле. Тогда там была база института перевалочная. Это был конец мая, там всё было засыпано, там были абсолютно зимние условия, сумерки. Нас погрузили на ГТТ [гусеничный транспортёр-тягач] и через пролив и острова повезли на станцию. ГТТ – это такой танк без пушки, он грохочет и не приспособлен для перевозки неподготовленных пассажиров. Меня как единственную барышню посадили справа от водителя, и мы поехали по этим сугробам. Там ничего не было видно: лёд и снег, лёд и снег. То есть не было ни моря видно, ничего. Какие-то горы заснеженные – и всё. Мы ехали много часов, меня растрясло, и я уснула. Там такая удобная площадка между водителем и мной, я положила туда ушанку и заснула, а это, собственно, кожух от мотора был. И когда мы приехали на станцию – я оглохла. Это были такие впечатления совершенно нестандартные, связанные не с Арктикой, а с дорогой туда. Я, конечно, перепугалась ужасно, потом неделю слух восстанавливался».

Станция Купол Вавилова находилась на вершине одноимённого ледника. Поскольку учёные прибыли арктической весной, в межсезонье, и не успели спуститься в тундру, то им пришлось целый месяц ждать, пока с ледника сойдёт вода, и можно будет выбраться в «поля».

«Это было совершенно удивительно, вот этот лед кругом, ничего нет, вдруг какая-то птичка пролетит – это ж такое счастье. А потом через ледник пошли лемминги – это вообще было полный восторг. Тут я уже оживилась, начала заниматься своей работой. Я вообще орнитолог по специальности, но я уже тогда понимала перед первым выездом, что это абсолютно неизученная территория, с точки зрения биологии. Там небогатая фауна, если ты едешь туда заниматься только какой-то одной птичкой, то ты будешь занят примерно 5% времени, остальное все упускаешь. Поэтому я была готова заниматься и фауной, и птицами, и млекопитающими, и растениями. Я прошла дополнительный курс молодого бойца, специально ходила к сотруднице Ботанического института, чтобы она меня натаскала именно по местной флоре – она там работала когда-то. Поэтому лемминги меня очень обрадовали, и я сразу пошла рыть в канавки, ставить какие-то ловчие банки, насобирала немножко этих леммингов».

На основании своих наблюдений Мария предположила, что на Северной Земле, если лемминги появляются на леднике, значит в этом году у них пик популяции. А соответственно, увеличиваются популяции и других видов животных и птиц, для которых лемминги являются кормовой базой. И хотя арктические регионы, на первый взгляд, не отличаются разнообразием фауны, но тем не менее до сих пор открывают огромный простор для научных исследований и даже открытий.

«В биологии там просто поле непаханое совершенно. Даже сейчас новые виды птиц открывают. Ну, не в Арктике, разумеется, а в тропиках. Птиц, млекопитающих. 11 тысяч видов птиц на планете, 8 тысяч видов млекопитающих. Это на самом деле очень мало по сравнению с насекомыми, с рыбами и ещё кем-то. И то – открывают новые виды птиц! А что касается беспозвоночных, то в Арктике – поле вообще непаханое. Это касается даже таких крупных форм жизни, которые можно увидеть не в микроскоп, а невооруженным взглядом. Я сама стала соучастником открытия нового вида для науки, потому что меня мой коллега попросил собрать комаров».

Когда с Марией связался молодой учёный-энтомолог и попросил её собрать комаров на Земле Франца-Иосифа, она очень удивилась, поскольку думала, что их там быть не может. Однако всё-таки смогла собрать насекомых. Как выяснилось, один из них оказался неизвестным ранее науке видом комаров-звонцов, которые хорошо переносят холода, а их личинки даже могут зимовать в замёрзшем состоянии.

Кроме поиска новых биологических видов в Арктике учёные занимаются изучением давно известных. И благодаря генетическим исследованиям открывают для себя много нового. Так удалось выяснить, что, например, краснозобая казарка – это вид птиц, возникший путём межвидовой гибридизации.

«Казарка образовалась в результате гибридизации двух видов казарок – одна черненькая и другая с белыми щечками. Одна – канадская казарка, другая – черная казарка. Они такие неприметные, но выдали такую красавицу красную, которая развилась. Случилось это, правда, 3,5 миллиона лет назад. Я считаю, что на уровне понимания природы – это открытие. Сейчас там еще один кандидат есть, еще одна арктическая уточка – кандидат на гибридогенное происхождения, то есть открытий масса впереди».

Про птиц Мария Владиславовна может говорить долго, ведь всю свою жизнь она посвятила изучению пернатых. Но больше всех любит белых чаек.

«Мой любимый вид, собственно говоря, к которому я, как только возможность предоставляется, всегда обращаю свое внимание – белая чайка. Я по ней работу защитила в конце. С биологической точки зрения, это вид очень интересный, тоже узкоареальный. В России живёт большая часть мировой популяции, она самая высокоширотная, у нее очень интересные адаптации. Это красивая такая биологическая история».

Серьёзно изучать этих птиц в России стали после открытия канадских учёных, которые практически случайно выяснили, что у них популяция белых чаек за двадцать лет сократилась на 80 процентов. После этого скоординированные исследования начались во всех странах их обитания и в нашей тоже.

«Они говорят, у нас на 80% численность упала, а что у вас? Она [белая чайка] в четырех странах гнездится – в Канаде, в Гренландии, то есть Дании, на Шпицбергене – это в Норвегии, и в России – всего четыре страны, все около Атлантики. А мы сказали, мы понятия не имеем, что у нас происходит. Она так далеко, и ни у кого не было каких-то целевых исследований на тот момент. Были какие-то отдельные работы, но мониторинга и слежения за изменением численности не было ни в одной стране. И встала задача. Это вид арктический, эндемик Арктики, высокоширотный, то есть, она нигде больше не живет, она даже зимует в северных краях; собственно говоря, арктические государства несут ответственность за сохранение этого вида на планете: если она исчезнет в Арктике, значит, ее не будет на белом свете вообще».

К счастью, количество наших чаек не уменьшилось. Это удалось выяснить, благодаря серии экспедиций, поддержанных Норвегией по программе российско-норвежского природоохранного сотрудничества. Удалось провести не только учёт белых чаек, но и выяснить, к каким популяциям относятся птицы на территории разных государств.

«В 2006 году мы одновременно сделали учёты и это была одна из лучших экспедиций. У нас все экспедиции были интересные, какие-то более удачные, какие-то менее удачные, но вот эта экспедиция 2006-го года по белой чайке она в топе. В топе буквально трех экспедиций, которые были самые интересные, продуктивные и эффективные. Оказалось, что у нас популяции разные. Если происходит обмен, то он какой-то минимальный. Генетические последующие исследования показали, что вся популяция как-то перемешивается, и генетика, по крайней мере, не показывает их разделение. Опять же – это поле для дальнейших исследований».

Но высокая численность птиц ещё не говорит о том, что они находятся в полной безопасности. В любой момент ситуация может измениться.

«Основная угроза для белой чайки – это потепление. Потому что лед уходит, и появляются загрязнения, а она на верхушке пищевой пирамиды. Тепло идет с Атлантики, оно захватывает весь Шпицберген, а Карское море, оно в глубине. Это было, соответственно, в нулевые годы и волна этого потепления до Карского моря не дошла, наоборот, там были слишком суровые условия. В 70-е годы было слишком много льда, и он уже угнетал жизнь. А вот это облегчение ледовых условий, оно как раз дало оптимум. У меня диссертация потом называлась "Биология белой чайки в оптимуме ареала в российской Арктике"».

Мария Владиславовна написала множество научных работ по арктическим птицам, в том числе и белой чайке. Но сводить все свои знания в этой области в одну работу и писать докторскую диссертацию пока не собирается.

«Сейчас меня спрашивают – когда докторскую? Докторскую я точно не буду защищать, потому что, на самом деле, по тем канонам, как у нас надо защищаться, там надо написать этот "кирпич", пройти эту административку. Но я вообще терпеть это не могу, хотя мне постоянно приходится заниматься организацией экспедиций, проектов каких-то. И вот эта диссертация, как вспомню, этот ужас, то есть, там время-то было потрачено не меньше половины на то, чтобы преодолеть вот эти бумажные бюрократические препоны».

Вместо бумажной работы Мария предпочитает работать в «поле». Она уже побывала в нескольких десятках экспедиций, а некоторые даже сама возглавляла.

К женщинам в Арктике Мария Гаврило относится ещё строже, чем мужчины.

«Когда встает вопрос, кого в экспедицию взять, то у меня гендер в минус работает, если женщина просится. Потому что я лучше, чем кто-то другой, знаю, какие проблемы могут с этим возникать. И поэтому я не то, чтобы их отвергаю, но по крайней мере более тщательный отбор провожу. То есть, критерии пожёстче получаются. Если посмотреть просто на демографический состав, конечно, женщин стало больше. Более того, меня удручает то, что сейчас я смотрю на молодежь, студентов и соискателей – там девушки преобладают. То есть юноши куда-то исчезли».

Если раньше в Арктике женщины были скорее исключением из правил, то сейчас их количество с каждым годом увеличивается.

«Вот эта доступность Арктики современная, тем более, продвигаемая иногда достаточно агрессивно. Все эти круизы на Северный полюс туристические, когда там они уже не знают, чем заняться. А вот мы первая экспедиция, которая сыграла в гольф на Северном полюсе, а вот мы первые доставили сюда пианино и поиграли на Северном полюсе, а вот у нас балерина на Северном полюсе».

При этом далеко не все женщины до конца понимают, что такое высокие широты и с чем им придётся столкнуться в настоящей Арктике.

«У меня был опыт, когда к нам приходили какие-то барышни, которые заканчивали тот же самый университет наш.

- Хочу в Арктику, я такая мотивированная, я хочу сохранить природу Арктики.
- Чем ты хочешь заниматься?
- Белыми медведями.
- Почему белыми медведями? (Но я-то понимаю – потому что мишки, как же, они там страдают).
- Нет-нет, я хочу заниматься наукой и белыми медведями.

И даже эта барышня у меня попала в экспедицию. Ну увидела она медведя этого, у нее был полный восторг в глазах. Она, правда, сидела в доме за стеклом, фотографировала оттуда. Но если ты хочешь заниматься медведями, ты что должен делать? Даже если ты сидишь в доме, то надо описать его поведение, посмотреть, что и как он делает, как идёт. А у неё был щенячий восторг от того, что она увидела белого медведя, сфотографировалась с ним рядом и всё. И вот этот перекос меня, конечно, огорчает ужасно, потому что стёрлась эта граница в понимании какой-то уникальности, ну и сложности этой системы».

Кроме физических трудностей, которые приходится преодолевать в Арктике, женщины-полярницы иногда ещё сталкиваются с семейными проблемами. Работа в высоких широтах подразумевает длительные экспедиции, которые могут длиться от одного месяца до целого года. Такое испытание может выдержать не каждая семья.

«Полярницы моего возраста или чуть постарше, которые прямо прожжённые, которые связали напрочь свою жизнь с этим… Ну бывает, что человек занимается какой-то одной проблемой – у него здесь есть история, потом он съездил в Артику, там собрал что-то и как-то дальше работает тут. А вот уже кто именно в полях работал в Артике, возраста плюс-минус моего, то такие женщины очень специализированные, они, насколько я знаю, все-таки бессемейные остались».

О завершении карьеры Мария Владиславовна пока не задумывается, хотя признаётся, что времени на всё ей не хватает. Сейчас у неё есть список из семи книг, которые надо… Нет, не прочитать, а написать.

«Я даже статьи медленно пишу, а книги – это же вообще страшное дело. Понимаешь, что надо бы там про того-то, про того-то, там такая история. И конечно, совместить это с работой очень сложно. То есть, если бы я закончила с формальными какими-то штуками, я пошла бы писать книжки».

А пока что Мария Гаврило каждый год ездит в высокоширотные экспедиции, занимается научной и исследовательской деятельностью и делится своим опытом с молодыми специалистами. Для представителей подрастающего поколения, которые хотят, как и она, связать свою жизнь с Арктикой, у Марии Владиславовны есть несколько напутствий.

«Ну, во-первых, познакомиться по доступным источникам, что такое Арктика, вообще, куда они собираются ехать, не поверхностный слой такой пиаровский, а именно познакомиться. Второе – на вопрос ответить, зачем тебе надо в Арктику, что ты хочешь и можешь делать в Арктике такого, что ты не можешь делать здесь? Это большой бонус – работать в Арктике, это счастье, если есть осознание того, зачем ты туда едешь и что ты там можешь делать. Третье – изучить опыт предшественников. Если ты хочешь работать именно в Арктике, тогда нужно изучить опыт не вчерашний, а позавчерашний, потому что, как люди писали в позапрошлом веке о своем опыте арктическом и антарктическом, сейчас так не пишут, а это актуальности не потеряло совершенно».