Историю отечественной науки невозможно представить себе без Зоологического музея Академии наук, расположенного в самом центре Санкт-Петербурга, близ стрелки Васильевского острова. Многочисленные посетители ежедневно проходят по его залам, где выставлены разнообразные представители животного мира, размещённые в строгом систематическом порядке, от губок до человекообразных обезьян. В двух шагах от Зоомузея располагается ещё одно знаменитое научное учреждение – Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (более известный как Кунсткамера). Здесь тоже всегда многолюдно и тоже – просторные залы, витрины с экспонатами, но в них не чучела или засушенные насекомые, а предметы быта различных народов, населяющих все континенты нашей планеты.

Но рядовой посетитель этих прекрасных музеев вряд ли догадывается, что видит только ничтожную толику собраний, которые они хранят. Большая часть этнографических и зоологических коллекций находится в фондах научных учреждений, хранится не витринах, а в специальных помещениях и доступна почти исключительно специалистам, работающим над их описанием и изучением. Эти коллекции складывались веками и поистине бесценны. В них задокументированы давно вымершие виды животных, редкие представители фауны, исчезнувшие из мест былого обитания, а также артефакты материальной культуры, которые полностью вышли из употребления под натиском современной цивилизации. Для учёных такие коллекции играют такую же роль, как старинные летописи и архивные документы. Без обращения к ним невозможна серьёзная работа в области зоологии, ботаники, этнографии. Лишь немногие государства на нашей планете могут похвалиться богатыми коллекциями такого рода, и наша страна, благодаря Петру Великому, основавшему Кунсткамеру, входит в этот почётный список.

Но формирование хороших научных коллекций невозможно без участия энтузиастов, их собирающих. Имена многих таких людей, особенно живших 150–200 лет назад, давно забыты, что представляется большой несправедливостью. Но они как правило не оставляли после себя научных трудов, часто были скромны и не гнались за деньгами, чинами и известностью. Это были поистине бойцы научного «невидимого фронта», выполняющие незаменимую работу, но почти всегда остающиеся в тени. Их фамилии можно встретить лишь в научных монографиях, в сухих перечнях лиц, собравших коллекции (вид найден там-то и там-то, сборщик такой-то), но без малейших подробностей о судьбе и заслугах каждого.

Одним из тех, чья биография восстановлена более или менее полно, был Илья Гаврилович Вознесенский, сыгравший большую роль в становлении коллекций как Зоологического музея, так и Кунсткамеры. Больше всего он знаменит как один из первопроходцев Русской Америки, совершивший около 175 лет назад длительное путешествие по этому заморскому владению Российской Империи, находившемуся тогда под управлением коммерческой Российско-Американской компании. Именно Вознесенскому посчастливилось стать одним из первооткрывателей растительного и животного мира этой земли, а также провести наблюдения над жизнью и бытом коренных жителей, индейцев, находившихся, как было принято тогда выражаться, в состоянии «первобытной дикости».

Русская Америка в сороковые годы XIX века была громадна. Она включала в себя Аляску, Алеутские острова и даже Калифорнию. Русское население было немногочисленным, в основном там селились промышленники, купцы, а также миссионеры, призванные нести христианскую веру аборигенам. В естественнонаучном отношении эта суровая страна была почти неизвестна, и едва ли какой европейский музей мог похвалиться, что имеет в своём собрании образцы местной флоры и фауны.

Вот в эту нехоженую землю и отправился Илья Вознесенский в 1839 году, с тем чтобы провести в Новом Свете долгих девять лет и десять месяцев.

Судьба этого человека довольно своеобразна. Он родился 19 июня 1816 года в небогатой семье отставного унтер-офицера, состоящего служителем при Петербургской Академии наук. Рассчитывать на получение блестящего образования не приходилось, могло помочь только чудо. Но чуда не произошло. Мальчику был уготован один жизненный путь – ремесло. В возрасте всего пяти (!) лет родители отдали его в Академическую типографию – учиться наборному делу. А дальше, как сообщает биограф Вознесенского А.И. Алексеев, «наборный ученик» Илья каким-то образом оказался вхож в Зоологический музей Академии, где стал проводить всё своё свободное время, помогая набивать чучела зверей и птиц. Видимо, уже тогда проявился его талант таксидермиста, и смышлёного мальчонку заметили.

17 сентября 1827 года Илья был зачислен в Музей в качестве ученика к известному французскому натуралисту Эдуарду Менетрие, который занимал в Академии наук должность «препаратора при Кунсткамере под названием консерватора» (то есть хранителя её зоологических коллекций). Никакого денежного довольствия такое ученичество не приносило (зарплаты ученикам не полагалось), а продолжалось оно более шести лет… За это время Илья успел овладеть всеми навыками сбора и препарирования животных в поле, а это предполагало в те годы и изготовление коллекций насекомых, и набивку чучел, и выварку тушек зверей для получения очищенных скелетов.

В 1829 году, будучи всего тринадцати лет от роду, Вознесенский отправился сопровождать своего патрона Менетрие на Кавказ, в составе научной экспедиции по изучению горы Эльбрус. Это была первая серьёзная командировка, давшая Илье бесценный опыт проведения полевых зоологических сборов и наблюдений. Начальник экспедиции А.Я. Купфер по окончании работ дал блестящую характеристику юноше, отметив его трудолюбие и способности, и рекомендовал «наградить означенного Илью Вознесенского назначением ему жалованья, соответственного занимаемой им должности».

В 1834 году, в восемнадцатилетнем возрасте, он официально зачисляется в штат Зоологического музея Императорской Академии наук на должность «помощника препаратора» с годовым жалованием в 400 рублей, а также с казённой квартирой. Это было первое оплачиваемое место работы Ильи Гавриловича, с которым он был связан до конца дней своих.

Но вершина его карьеры как натуралиста и путешественника – это многолетнее путешествие по Русской Америке, рассчитанное вначале на три года, но продолжавшееся гораздо дольше, с 1839 по 1849 годы.

Русско-Американская компания была заинтересована в изучении природы осваиваемой ею территории. Конечно, интересы коммерсантов были в основном направлены на утилитарные цели: как лучше организовать промыслы, где искать новые источники природных ресурсов. Но так или иначе эта компания при содействии русского правительства организовала в первой половине XIX в. около двадцати пяти экспедиций, включая такие всемирно известные, как кругосветное путешествие Крузенштерна и Лисянского.

Поэтому, когда в 1839 году Академия наук обратилась к руководству компании о содействии в отправке Ильи Вознесенского на Аляску для собирания естественнонаучных коллекций, ответ был положительным. Правление компании сообщило, что «с удовольствием готово принять на принадлежащий компании корабль «Николай»… препаратора Вознесенского».

Цель и задачи поездки были чётко определены в прошении, поданном Академией наук на имя министра просвещения графа Уварова:

«Богатство и разнообразие форм в произведениях природы на северо-западном берегу Америки с давнего времени уже возбудили в Академии желание отправить туда особого натуралиста для собирания предметов как животного, так и прозябаемого (т.е. растительного и минерального – М.В.) царств… Ныне приготовив к сему, в течение трёх лет, одного из препараторов Зоологического музея своего, Вознесенского, Академия наук желает отправить его на свой счёт… в Ново-Архангельск, для собирания там и в колониях вообще животных и растений в течение трёх лет».

Вознесенский получил от академиков подробные инструкции, в соответствии с которыми должен был озаботиться сбором не только естественнонаучных, но и этнографических коллекций, таковых как «…одежда народов; материи для настилки и покрывания; домашняя утварь; произведения искусства и игрушки; музыкальные инструменты, приборы для рыбной ловли; орудия для вырабатывания их домашней утвари» и многое, многое другое. В обязанность ему вменялось также подыскивать и обучать сбору коллекций способных людей из местных жителей. Это было необходимо потому, что объехать лично всю громадную территорию Русской Америки путешественник был явно не в состоянии. Одним из таких местных помощников стал местный уроженец (метис) Филат Дружинин, получавший за это небольшое жалование (15 рублей в месяц). Также ему помогали, порой совершенно бескорыстно, русские купцы, жившие в Америке.

За время поездки Вознесенскому было назначено двойное жалование (1600 рублей в год) и ежегодно выдавалось 1200 рублей на приобретение материалов для коллекции. По договору с Российско-Американской компанией он мог, в случае нужды, занимать деньги у её представителей, с тем чтобы они потом были возращены Академией.

Описать подробности этого долгого и сложного путешествия можно лишь в общих чертах. За десять неполных лет Вознесенский побывал на обоих берегах Тихого океана, обследовал русские владения в Америке от Аляски на севере до поселения Форт-Росс в Калифорнии на юге. Побывал на Алеутских и Курильских островах, на берегах Охотского моря и на Камчатке, где, помимо своих служебных обязанностей, занимался оспопрививанием местных жителей. Во многих из этих мест он был по-настоящему первопроходцем.

Мой перевод нескольких глав книги Рут занимает около 140 страниц. И на основании такого ёмкого материала у меня родился небольшой рассказ об Арктике советских времён глазами иностранной гостьи, журналистки и писательницы из США. Я включила в рассказ самые яркие и интересные моменты, которые найдут отклик у каждого, кому близка Арктика.

«Некоторые люди едут в Арктику в поисках новой земли, новых маршрутов, приключений или золота. Другие едут установить метеостанции или полярные радиостанции. Я же отправилась на поиски женщин. Это кажется странным? Или звучит подозрительно, как нечто очень личное? Искала ли я выход из собственной депрессии или же насмотрелась на угнетение женщин? Этот поиск нового пути для женщин был личным. Я не думала так, когда ехала – но теперь я знаю это, оглядываясь на свою жизнь и на жизненные перипетии женщин, которых я встретила на своём пути».

Значительный объём работы проделан им на Аляске, где Вознесенский побывал в 1842 году. Как он пишет в своём дневнике, ему удалось проникнуть «во внутренность этой страны», он «ходил на снеговые хребты к отрогам Каменной горы и плавал в байдарках по Кенайскому заливу на остров Калеин, который близ полуострова» Аляски. Здесь Вознесенский собрал большую коллекцию горных пород и минералов, произвёл глазомерную съёмку побережья Аляски, не занесённого прежде ни на одну из карт, и открыл месторождение каменного угля.

Не менее впечатляют результаты его пребывания на Камчатке, где он провёл с 1846 по 1848 годы и откуда отправился назад в Петербург. Он описал реку Камчатку и совершил экскурсию к сопке Шевелуч. Как и везде, усердно собирал коллекции, производил метеорологические наблюдения. Для зоологов особенно ценной находкой стала коллекция костей морской коровы – крупного водного млекопитающего, к тому времени давно вымершего. Генерал-губернатор Восточной Сибири предоставил ему особый документ («именной билет»), по которому местным племенам предписывалось оказывать путешественнику содействие в перемещении по стране и в приобретении интересующих его предметов быта.

С каждый годом коллекции росли. Вознесенский использовал любую возможность для отправки их в Петербург, на русских или английских (через Лондон) судах. Академия наук, оценив успешность экспедиции, согласилась продлить его пребывание в Русской Америке ещё на несколько лет. Научные результаты путешествия состояли не только в образцах флоры и фауны и этнографических коллекциях. Илья Гаврилович оказался прекрасным рисовальщиком и сделал немало точных зарисовок, зафиксировавших русские поселения в Америке, занятия местных жителей, картины природы.

В 1848 году Илья Вознесенский отправился в долгий путь домой. 21 июня 1849 года корабль Русско-Американской компании «Атха» доставил его в Кронштадт. Багаж путешественника был огромен – 54 больших ящика с зоологическими, минералогическими и этнографическими коллекциями.

Больше в дальние странствования он не отправлялся. Жить Илье Гавриловичу оставалось ещё 22 года, которые были посвящены как обработке привезённых коллекций, так и службе в Зоологическом музее, где он служил в должности консерватора. Его обязанности не предполагали проведения самостоятельных научных исследований, да и сам он, вероятно, не считал себя профессиональным учёным. Вот как описывает суть его работы в Музее А. Штраух:

«Вознесенский стал… управлять технической лабораторией и вести списки новых приобретений, а сверх того ему был вверен ещё надзор за всей громадной массой… материала, накопившегося в кладовых… он один мог ориентироваться среди массы ящиков, банок, жестянок и т.п., и без его помощи коллекции в кладовых были недоступны даже самому Брандту (директору Зоомузея – М.В.). Главным образом его неусыпным трудам Музей обязан столь удовлетворительным состоянием чрезвычайно ценных шкурок птиц и млекопитающих… Хотя обязанности Вознесенского почти исключительно заключались в технических и механических работах, он с течением времени приобрёл весьма порядочные сведения по зоологии и особенно по части млекопитающих и птиц… так что предварительное определение и разбор приходивших коллекций обыкновенно делал вполне самостоятельно. Сверх того, зная немецкий, а отчасти и французский язык, он был в состоянии заниматься, и действительно занимался также научными определениями, особенно в коллекции птиц. Но главная его специальность заключалась в знании пушного зверя, которое он приобрёл, вероятно, во время продолжительного пребывания в Российско-Американских владениях. Среди здешних скорняков и меховщиков он считался первостепенным знатоком пушного товара, и Академия точно так же всегда поручала ему исследование и определение шкур всякий раз, когда они присылались для такой надобности из таможни».

По свидетельству современников, Илья Гаврилович, будучи вовсе не обеспеченным человеком, отдавал почти всё своё время Музею и отказывался от очень доходных побочных заработков (как прекрасный таксидермист он мог бы неплохо зарабатывать, изготавливая чучела животных для частных заказчиков). После его смерти его дочь осталась без всяких средств к существованию, и её судьба неизвестна.

Огромная занятость по Музею, отсутствие полноценного естественнонаучного образования и другие обстоятельства не позволили Вознесенскому полностью сосредоточиться на изучении собранных им материалов. Они послужили основой для исследований других учёных, среди которых первоклассные зоологи – А.Ф. Миддендорф, Ф.Ф. Брандт и другие. Сам Илья Гаврилович печатных работ не оставил, хотя по возвращении из экспедиции намеревался подготовить к изданию свои путевые дневники.

Как отмечает петербургский историк науки Татьяна Феклова, «жизнь И.Г. Вознесенского – это невероятные путешествия и кропотливый труд, подчас незаметный и неоценённый, но оттого не менее ценный. Он не оставил ни состояния, ни научных статей, а лишь собрания уникальных коллекций, составляющих славу и гордость российских музеев». Чтобы оценить его нечеловеческую работоспособность, достаточно привести сухой перечень собранных за время путешествия по Русской Америке и Дальнему Востоку научных материалов – более 150 ящиков этнографических экспонатов, 3687 различных животных, из которых оказалось более 400 видов, новых для науки, гербарий из почти 2000 листов (не считая образцов морских водорослей), более сотни рисунков с натуры (включая карты, зарисовки ландшафтов, изображения животных). И всё это без учёта огромной коллекции минералов (которая так и осталась не до конца обработанной), лингвистических записей, на основе которых были составлены словари языков местных народностей, и многолетних метеорологических наблюдений.

Илья Григорьевич, одарённый и фантастически работоспособный выходец из простонародья, был воистину человеком, оказавшимся в нужное время и в нужном месте. Обладая талантами исследователя-натуралиста, рисовальщика, таксидермиста и наблюдателя-этнографа, он предстаёт перед нами как своего рода «человек-оркестр», который, попав в новую и почти неизведанную тогда землю, смог увидеть, зафиксировать и доставить на родину в виде научных материалов ценнейшие сведения о природе, людях и быте Русской Америки, какой она была 170 лет тому назад и какой уже никогда не будет. Не получив естественнонаучного образования, не будучи профессиональным учёным, он сделал для развития отечественной науки не меньше, пожалуй, чем какой-нибудь современный НИИ средней руки с полным штатом «научных работников». Поневоле вспоминаются слова Максима Горького, хотя и сказанные в адрес совсем другого человека: «Очень, анафемски, талантлива Русь!»