Андрей Вадимович Попов
Полярный аналитик: «На современной СП нет той романтики, которая была у нас, когда под тобой лёд трещит»
Андрей Вадимович Попов – бизнес-аналитик дирекции «Цифровая Арктика» компании «Гринатом», «дочки» «Росатома». Родился в Певеке, на Чукотке. Выпускник Ленинградского высшего инженерно-морского училища имени Макарова. С 1979 года принял участие более чем в полусотне экспедиций. Почти 40 лет проработал в ААНИИ океанологом. Был начальником 48-ой зимовочной Российской антарктической экспедиции в 2003–2004 годах. Кандидат географических наук.
По стопам отца
Андрей Попов родился на Крайнем Севере в семье ледового разведчика. Это предопределило его будущую судьбу и выбор сферы деятельности. Хотя детство на Чукотке было суровым, но именно тогда Андрей и полюбил Арктику.
«Я очень гордился своим отцом и гордился тем, что мой папа был ледовым разведчиком. Когда он возвращался с ледовой разведки, то пролетал над штабом морских операций и бросал вымпел, а потом обязательно проходил над нашим домом и покачивал крыльями самолёта. Я прекрасно понимал с самого раннего детства, что там мой папа, и он так передаёт мне привет».
Когда Андрею Попову было 11 лет, их семья переехала на Камчатку, где его отец возглавил местное управление Гидрометеослужбы. Но Андрей всё равно продолжал читать книги об арктических капитанах, путешественниках и исследователях, готовясь к поступлению в Ленинградское высшее инженерно-морское училища имени Макарова, которое в своё время закончил его папа. Но с первого раза сам поступить не смог, а от помощи отца отказался.
«Я очень гордился своим отцом и гордился тем, что мой папа был ледовым разведчиком. Когда он возвращался с ледовой разведки, то пролетал над штабом морских операций и бросал вымпел, а потом обязательно проходил над нашим домом и покачивал крыльями самолёта. Я прекрасно понимал с самого раннего детства, что там мой папа, и он так передаёт мне привет».
Когда Андрею Попову было 11 лет, их семья переехала на Камчатку, где его отец возглавил местное управление Гидрометеослужбы. Но Андрей всё равно продолжал читать книги об арктических капитанах, путешественниках и исследователях, готовясь к поступлению в Ленинградское высшее инженерно-морское училища имени Макарова, которое в своё время закончил его папа. Но с первого раза сам поступить не смог, а от помощи отца отказался.
В.М. Попов
«Он задал мне провокационный вопрос: "Хочешь, я пойду к начальнику училища и договорюсь?". Я говорю: "Нет, не надо, сам поступлю". Поскольку у меня был год в запасе до армии, я пошел работать. Мы в Москву тогда уже переехали, папа получил достаточно большую должность начальника арктического, антарктического и морского управления в Государственном комитете по гидрометеорологии и контролю природной среды. Я работал техником лаборантом в НИИ "Гидрометприборостроения" и ходил на курсы. На следующий год успешно сдал все экзамены и попал в группу океанологов».
Научно-исследовательское судно «Вадим Попов»
Андрей Вадимович всего в жизни привык добиваться собственными силами, чтобы его не считали просто сыном «того самого полярника Попова». Это было непросто, потому что отец задал очень высокую планку: его именем даже названо научно-исследовательское судно «Вадим Попов».
«В 1986 году было построено судно в Финляндии. Я был на приемке, потом мы пришли в Ленинград. Бабушка, папина мама приезжала. Мама и брат были на судне. А потом мы пошли на нем на Камчатку».
«В 1986 году было построено судно в Финляндии. Я был на приемке, потом мы пришли в Ленинград. Бабушка, папина мама приезжала. Мама и брат были на судне. А потом мы пошли на нем на Камчатку».
Работа в Арктике
Ездить в Арктику Андрей Вадимович начал во время учёбы – ещё будучи студентом принял участие в полноценной полярной морской экспедиции под руководством самого Трёшникова.
«Во время учебы я был в Северной Атлантике, и один раз даже в тропиках оказался, хотя такие рейсы для полярников, для людей, которые занимаются Арктикой, это не частая история. А на практиках я очень много работал в Гренландском море, первый мой выход в Гренландское море был в экспедиции ПОЛЭКС-Север-76 [ПОЛЭКС – сокр. от Полярный эксперимент – ряд экспедиций по Программе исследований глобальных атмосферных процессов, разработанной Всемирной метеорологической организацией в 1970-х гг.]. Она возглавлялась Алексеем Фёдоровичем Трёшниковым, он тоже у нас был на борту, это была очень тяжелая экспедиция в плане погоды – средний ветер был около 20 метров в секунду в один из месяцев. Мы работали там 5 месяцев, волна достигала 10 метров. Был случай, когда волной чуть не смыло человека с аэрологической палубы, в это время мы проводили гидрологические работы. Другая волна разбила окна – толстые бронированные окна на прогулочной палубе. У начальников отрядов, иллюминаторы кают которых выходили на прогулочную палубу, выбило ряд окон, и их каюты заливало. Причем была вероятность, что кого-то могло покалечить, потому что как пули летели осколки этих окон».
Андрей Вадимович всего в жизни привык добиваться собственными силами, чтобы его не считали просто сыном «того самого полярника Попова». Это было непросто, потому что отец задал очень высокую планку: его именем даже названо научно-исследовательское судно «Вадим Попов».
«В 1986 году было построено судно в Финляндии. Я был на приемке, потом мы пришли в Ленинград. Бабушка, папина мама приезжала. Мама и брат были на судне. А потом мы пошли на нем на Камчатку».
«Во время учебы я был в Северной Атлантике, и один раз даже в тропиках оказался, хотя такие рейсы для полярников, для людей, которые занимаются Арктикой, это не частая история. А на практиках я очень много работал в Гренландском море, первый мой выход в Гренландское море был в экспедиции ПОЛЭКС-Север-76 [ПОЛЭКС – сокр. от Полярный эксперимент – ряд экспедиций по Программе исследований глобальных атмосферных процессов, разработанной Всемирной метеорологической организацией в 1970-х гг.]. Она возглавлялась Алексеем Фёдоровичем Трёшниковым, он тоже у нас был на борту, это была очень тяжелая экспедиция в плане погоды – средний ветер был около 20 метров в секунду в один из месяцев. Мы работали там 5 месяцев, волна достигала 10 метров. Был случай, когда волной чуть не смыло человека с аэрологической палубы, в это время мы проводили гидрологические работы. Другая волна разбила окна – толстые бронированные окна на прогулочной палубе. У начальников отрядов, иллюминаторы кают которых выходили на прогулочную палубу, выбило ряд окон, и их каюты заливало. Причем была вероятность, что кого-то могло покалечить, потому что как пули летели осколки этих окон».
Андрей Вадимович всего в жизни привык добиваться собственными силами, чтобы его не считали просто сыном «того самого полярника Попова». Это было непросто, потому что отец задал очень высокую планку: его именем даже названо научно-исследовательское судно «Вадим Попов».
«В 1986 году было построено судно в Финляндии. Я был на приемке, потом мы пришли в Ленинград. Бабушка, папина мама приезжала. Мама и брат были на судне. А потом мы пошли на нем на Камчатку».
А.В. Попов
В 1978 году Андрей Попов закончил «Макаровку» с красным дипломом и по распределению попал в Арктический и антарктический научно-исследовательский институт в отдел океанологии на должность инженера-океанолога. А в следующем году уже отправился на дрейфующую станцию Северный Полюс-22.
«СП-22 – это особая история, это был ледяной остров, айсберг своего рода. Толщина 30 метров и площадь где-то примерно 7 на 4 километра, я точно не помню. Мне повезло – на СП-22 я поработал с людьми, которые ещё из того поколения полярников, которые были в системе непрерывных зимовок, что называется. Тогда была система полярных надбавок, которые сгорали через полгода. Если в течение 6-ти месяцев ты не попал в какую-либо экспедицию в Артику или в Антарктику, то у тебя сгорают надбавки, а это самая главная часть зарплаты. И были люди, у которых по 10 было СП, и 10–12 Антарктид. То есть отзимовал на СП, отпуск полгода, осенью в Антарктиду, и так по кругу. Это были уникальные люди, особенно близко мы сошлись с Анатолием Кунделевым. Это легендарный полярный механик. Мы с ним совместно совершили небольшой подвиг, когда втроем (вместе с Александром Лукьянчиковым) построили взлетно-посадочную полосу».
«СП-22 – это особая история, это был ледяной остров, айсберг своего рода. Толщина 30 метров и площадь где-то примерно 7 на 4 километра, я точно не помню. Мне повезло – на СП-22 я поработал с людьми, которые ещё из того поколения полярников, которые были в системе непрерывных зимовок, что называется. Тогда была система полярных надбавок, которые сгорали через полгода. Если в течение 6-ти месяцев ты не попал в какую-либо экспедицию в Артику или в Антарктику, то у тебя сгорают надбавки, а это самая главная часть зарплаты. И были люди, у которых по 10 было СП, и 10–12 Антарктид. То есть отзимовал на СП, отпуск полгода, осенью в Антарктиду, и так по кругу. Это были уникальные люди, особенно близко мы сошлись с Анатолием Кунделевым. Это легендарный полярный механик. Мы с ним совместно совершили небольшой подвиг, когда втроем (вместе с Александром Лукьянчиковым) построили взлетно-посадочную полосу».
Ан-12 на СП-22
Обычно посадочные полосы на льдинах выравнивали вручную, используя ломы, кайла и бульдозер. Но в то время каждый океанолог имел квалификацию взрывника. Этим и воспользовался начальник станции.
«Возвышенности уничтожали взрывами, а ямы заливали из снежниц. Где-то больше заряд, где-то меньше рассчитывали. Взрывы там были по 50 закладок – большими площадями рвали, потом заливали водой из ближайшей снежницы через помпу и потихонечку выравнивали. И мы где-то недели за 3-4 построили аэродром для приема серьезных самолетов. К нам прилетали АН-12, ИЛ-18, но в основном это были ИЛ-14, а вот грузы серьезные привозили на АН-12.
– Сколько километров полоса?
– 3 километра длина, 75 метров ширина. Стандартная полоса для тяжелых самолетов».
Кроме строительства взлётно-посадочной полосы участникам седьмой смены СП-22 пришлось переносить на новое место все домики на станции. К тому моменту она существовала уже 6 лет, и льдина сильно вытаяла.
«Возвышенности уничтожали взрывами, а ямы заливали из снежниц. Где-то больше заряд, где-то меньше рассчитывали. Взрывы там были по 50 закладок – большими площадями рвали, потом заливали водой из ближайшей снежницы через помпу и потихонечку выравнивали. И мы где-то недели за 3-4 построили аэродром для приема серьезных самолетов. К нам прилетали АН-12, ИЛ-18, но в основном это были ИЛ-14, а вот грузы серьезные привозили на АН-12.
– Сколько километров полоса?
– 3 километра длина, 75 метров ширина. Стандартная полоса для тяжелых самолетов».
Кроме строительства взлётно-посадочной полосы участникам седьмой смены СП-22 пришлось переносить на новое место все домики на станции. К тому моменту она существовала уже 6 лет, и льдина сильно вытаяла.
СП-22
Андрей Вадимович перестал считать свои экспедиции, когда их количество перевалило за 50. Но каждую из них он считает особенной.
«Как можно сравнить экспедицию, скажем, на припай по обеспечению ледового причала и ледовых дорог, когда ты каждый день как начальник экспедиции подписываешь бумагу перед прокурором, что ты гарантируешь, что этот лед выдержит такие-то грузы? Как можно сравнить с экспедицией, когда ты начальник зимовочной антарктической экспедиции, где ты отвечаешь за все станции Антарктиды? Или станции Северный полюс, куда у меня было пять экспедиций, где под тобой лед, который может в любой момент треснуть? И были такие случаи, когда прямо буквально под моим рабочим домиком в трех шагах ломало лёд. Ну, очень сложно сравнить».
Все места, в которых он побывал, Андрей Попов отмечает на большой карте мира, которая висит у него дома. Количество флажков на ней измеряется многими десятками – они расположены почти на всех континентах.
«Это моя гордость. Места, где я был в экспедициях или на отдыхе. Но еще некоторые места не указаны. Скажем, вот в Дудинке в прошлом году был, а это не показано. Это все антарктические станции, где был. Очень много я посетил европейских стран в 80-е годы и в начале 90-х».
«Как можно сравнить экспедицию, скажем, на припай по обеспечению ледового причала и ледовых дорог, когда ты каждый день как начальник экспедиции подписываешь бумагу перед прокурором, что ты гарантируешь, что этот лед выдержит такие-то грузы? Как можно сравнить с экспедицией, когда ты начальник зимовочной антарктической экспедиции, где ты отвечаешь за все станции Антарктиды? Или станции Северный полюс, куда у меня было пять экспедиций, где под тобой лед, который может в любой момент треснуть? И были такие случаи, когда прямо буквально под моим рабочим домиком в трех шагах ломало лёд. Ну, очень сложно сравнить».
Все места, в которых он побывал, Андрей Попов отмечает на большой карте мира, которая висит у него дома. Количество флажков на ней измеряется многими десятками – они расположены почти на всех континентах.
«Это моя гордость. Места, где я был в экспедициях или на отдыхе. Но еще некоторые места не указаны. Скажем, вот в Дудинке в прошлом году был, а это не показано. Это все антарктические станции, где был. Очень много я посетил европейских стран в 80-е годы и в начале 90-х».
Антарктический опыт
В 2003 году Андрея Вадимовича назначили руководителем Российской антарктической экспедиции, и в его подчинении оказались более сотни полярников. Но вместе с большой властью пришла и большая ответственность – ведь в Антарктиде бывает гораздо опаснее, чем в Арктике.
Антарктическая станция «Мирный»
«Я стою и наблюдаю, а там вновь прибывший парнишка ходит с фотоаппаратом, ни на что не смотрит и фотографирует. А здесь зона трещины, прикрытой снежным мостиком, в которую метров 30 вниз лететь. И он ходит по мостику, я пытаюсь кричать, у меня горло перехватило. Я доктору говорю – крикни этому... Ну прогнали в итоге.
Я тут же подготовил приказ по станции. ῝Любителей экстремальной съемки прошу заготовить две бумаги. Первая – в моей смерти прошу никого не винить. А вторую – если я останусь жив, прошу отправить меня домой первым пароходом῝.
За десятилетия исследований в Антарктиде случилось довольно много смертей. В районе обсерватории на острове Буромского – целое кладбище погибших полярников. За всю историю работы дрейфующих станций ῝Северный полюс῝ произошло всего 2 смерти, а в Антарктиде – десятки. На мой взгляд, причина в том, что на СП полярники все время очень сильно мобилизованы – под тобой льдина, которая в любой момент может треснуть. А в Антарктиде под тобой вроде бы материк, но опасности не меньше. Тут и трещины, и ураганные ветра, которые сбрасывали с барьера. Кроме того, отбор на СП значительно строже, да и количество полярников существенно меньше».
Я тут же подготовил приказ по станции. ῝Любителей экстремальной съемки прошу заготовить две бумаги. Первая – в моей смерти прошу никого не винить. А вторую – если я останусь жив, прошу отправить меня домой первым пароходом῝.
За десятилетия исследований в Антарктиде случилось довольно много смертей. В районе обсерватории на острове Буромского – целое кладбище погибших полярников. За всю историю работы дрейфующих станций ῝Северный полюс῝ произошло всего 2 смерти, а в Антарктиде – десятки. На мой взгляд, причина в том, что на СП полярники все время очень сильно мобилизованы – под тобой льдина, которая в любой момент может треснуть. А в Антарктиде под тобой вроде бы материк, но опасности не меньше. Тут и трещины, и ураганные ветра, которые сбрасывали с барьера. Кроме того, отбор на СП значительно строже, да и количество полярников существенно меньше».
Поход во время 48-ой зимовочной РАЭ
Тем не менее, несмотря на все сложности и опасности работы в высоких широтах, Андрей Попов никогда не задумывался о смене профессии.
«Люди, которые годами ездят в экспедиции, как мы – в какой-то степени – больные люди. Мы больны Арктикой! И в девяностые годы, когда экспедиции прекратились, была ломка, реальная ломка. Мы же привыкли в год по одной-две экспедиции совершать, а тут раз – и всё прекратилось. Ну, потом опять начались. Я серьезно поездил и на дрейфующие станции СП, и в Антарктиду, и на работы по обеспечению ледовых причалов. Потом, вместе с коллегами из лаборатории "Арктик-шельф", участвовал в предпроектых исследованиях в Обской Губе в интересах кампании ῝Ямал СПГ῝. О совместной работе с коллегами остались самые лучшие воспоминания. Иногда очень тянет вернуться к такой работе».
«Люди, которые годами ездят в экспедиции, как мы – в какой-то степени – больные люди. Мы больны Арктикой! И в девяностые годы, когда экспедиции прекратились, была ломка, реальная ломка. Мы же привыкли в год по одной-две экспедиции совершать, а тут раз – и всё прекратилось. Ну, потом опять начались. Я серьезно поездил и на дрейфующие станции СП, и в Антарктиду, и на работы по обеспечению ледовых причалов. Потом, вместе с коллегами из лаборатории "Арктик-шельф", участвовал в предпроектых исследованиях в Обской Губе в интересах кампании ῝Ямал СПГ῝. О совместной работе с коллегами остались самые лучшие воспоминания. Иногда очень тянет вернуться к такой работе».
Обская губа
На Ямале Андрей Вадимович вместе со своим коллегой Юрием Гавриловым занимался разработкой методики, обеспечивающей безопасный проход крупнотоннажных газовозов по морскому каналу Обской Губы. Этот канал – специальное гидротехническое сооружение, которое обеспечивает безопасную глубину для прохода газовозов, выкопанное специально для вывоза углеводородов.
«Что такое морской канал в Обской Губе? Это такое игольное ушко, через которое идет весь поток нефти с Новопортовского месторождения и сжиженного газа с завода ЯМАЛ СПГ. И сейчас СПГ пойдет еще с Утреннего месторождения. Это углубление в мелководье длиной 54 километра, шириной, на тот момент, 300 метров. И если ледокол или крупнотоннажное судно застрянет в тяжелом льду при серьезном дрейфе в направлении малых глубин, то его буквально через несколько минут может вынести за пределы канала. Наша методика состояла в том, что мы рассчитывали периоды наиболее безопасного прохода судов по каналу. То есть, когда был поперечный сильный дрейф, мы запрещали капитанам идти. И капитаны очень хорошо слушались. И у нас была придумана так называемая ῝система светофор῝ – при сильном дрейфе поперёк канал мы давали капитанам рекомендацию остановится и подсвечивали эту рекомендацию красным цветом. При благоприятных условиях – подсвечивали зеленым цветом. Когда был сильный дрейф поперёк, мы запрещали идти, и капитаны останавливались. Обычно эти остановки были не очень продолжительными – всего на несколько часов, так как там большое влияние имеют приливо-отливные течения, а у них определенный цикл. А при дрейфе, скажем, вдоль канала – пожалуйста, иди, тебе никто не мешает. Ну, потом среднему руководству не понравилось, что эти остановки прерывают производственный цикл – задерживают танкеры».
Научная деятельность
Основной специализацией Андрея Попова в Арктическом и антарктическом институте сначала было изучение глубинных вод Северной Атлантики, которые оказывают влияние на весь океан.
«Я в институте изначально занимался изучением Гренландского моря, и диссертация первая у меня была посвящена донным водам Гренландского моря. А это уникальная такая штука, которая, пожалуй, во многом определяет климат океана. Есть некоторые районы, где атмосфера влияет на океан, и образуются такие воды, которые запоминают в какой-то степени эти сигналы атмосферные и уходят дальше в океан, переносят с собой эту информацию. И вот в Гренландском море начинается так называемый «conveyor belt» [ленточный конвейер]. То есть донные воды уходят, идут нижними слоями, потом у экватора поднимаются и возвращаются – такая вот система течения формируется».
После защиты кандидатской диссертации Андрей Вадимович принялся за докторскую и даже успел написать больше половины, но потом решил сменить тему своей работы и начал исследовать феномен арктических полыней. Это своеобразные окна в Северном Ледовитом океане, через которые океан влияет на атмосферные процессы.
«Представьте себе, рядом с заприпайной полыньей надо льдом температура –30, –40 градусов, а в районе полыньи уже 0, –2. Ну пусть будет там –3 за счет небольшого льда. Но все равно огромные градиенты. И возникают восходящие потоки. И есть подтвержденные данные, что полыньи способны образовывать циклоны, небольшие полярные циклоны. Есть большие исследования о том, что полыньи являются фабриками льда. Почему? Потому что, если полынья постоянно существует, но она при таких температурах все время должна затягиваться льдом. А если она существует, значит, этот лед все время сдувается, значит, где-то он накапливается. И расчеты показали, что до 70% от объёма общего льда в морях формируется в полыньях. А этот лед концентрирует всю пресную воду, поскольку все полыни у нас в областях устьев рек, в основном. Лёд с собой переносит пресноводные аномалии. А дальше всё это может выйти в Атлантику и вынести туда эту пресноводную аномалию, и потом вернуться. То есть это такие интереснейшие штуки».
Работу над этими исследованиями Андрей Вадимович продолжает до сих пор, хотя ещё в 2017 году ушёл из ААНИИ – позвала новая работа.
«Это не очень частая практика, потому что из нашего института не уходят просто так. Тут несколько факторов. Во-первых, работа, которая большинству людей нравится. Особенно людям, которые работают в экспедициях. Во-вторых, в экспедициях обзаводишься массой друзей. Ведь в Арктике, а особенно в высокоширотной Арктике, на 99,9% отличные люди. В моей жизни за почти 50 лет работы встретилась всего два-три человека, которым я руку не подам. Вот остальные — это практически друзья».
«Я в институте изначально занимался изучением Гренландского моря, и диссертация первая у меня была посвящена донным водам Гренландского моря. А это уникальная такая штука, которая, пожалуй, во многом определяет климат океана. Есть некоторые районы, где атмосфера влияет на океан, и образуются такие воды, которые запоминают в какой-то степени эти сигналы атмосферные и уходят дальше в океан, переносят с собой эту информацию. И вот в Гренландском море начинается так называемый «conveyor belt» [ленточный конвейер]. То есть донные воды уходят, идут нижними слоями, потом у экватора поднимаются и возвращаются – такая вот система течения формируется».
После защиты кандидатской диссертации Андрей Вадимович принялся за докторскую и даже успел написать больше половины, но потом решил сменить тему своей работы и начал исследовать феномен арктических полыней. Это своеобразные окна в Северном Ледовитом океане, через которые океан влияет на атмосферные процессы.
«Представьте себе, рядом с заприпайной полыньей надо льдом температура –30, –40 градусов, а в районе полыньи уже 0, –2. Ну пусть будет там –3 за счет небольшого льда. Но все равно огромные градиенты. И возникают восходящие потоки. И есть подтвержденные данные, что полыньи способны образовывать циклоны, небольшие полярные циклоны. Есть большие исследования о том, что полыньи являются фабриками льда. Почему? Потому что, если полынья постоянно существует, но она при таких температурах все время должна затягиваться льдом. А если она существует, значит, этот лед все время сдувается, значит, где-то он накапливается. И расчеты показали, что до 70% от объёма общего льда в морях формируется в полыньях. А этот лед концентрирует всю пресную воду, поскольку все полыни у нас в областях устьев рек, в основном. Лёд с собой переносит пресноводные аномалии. А дальше всё это может выйти в Атлантику и вынести туда эту пресноводную аномалию, и потом вернуться. То есть это такие интереснейшие штуки».
Работу над этими исследованиями Андрей Вадимович продолжает до сих пор, хотя ещё в 2017 году ушёл из ААНИИ – позвала новая работа.
«Это не очень частая практика, потому что из нашего института не уходят просто так. Тут несколько факторов. Во-первых, работа, которая большинству людей нравится. Особенно людям, которые работают в экспедициях. Во-вторых, в экспедициях обзаводишься массой друзей. Ведь в Арктике, а особенно в высокоширотной Арктике, на 99,9% отличные люди. В моей жизни за почти 50 лет работы встретилась всего два-три человека, которым я руку не подам. Вот остальные — это практически друзья».
Новейшие технологии
Сейчас Андрей Попов работает в одной из дочерних компаний «Росатома» – АО «Гринатом», в дирекции «Цифровая Арктика», где создают Единую платформу цифровых сервисов Северного морского пути (ЕПЦС СМП) и работают над обеспечением безопасного мореплавания в Арктике. Попов занимается гидрометеорологическим и ледовым обеспечением транспортных операций на трассе СМП.
«У нас в дирекции ῝Цифровая Арктика῝ есть группа ῝Северная звезда῝, где как раз развиваются абсолютно новые методы с использованием искусственного интеллекта. И у нас создаются инновационные тематические продукты, например, ледовые карты нового поколения, где на основе автоматической обработки спутниковых снимков в радиолокационном диапазоне, в каждом пикселе ледовой карты показан лед определенной возрастной градации. Я прошлой весной во время опытной эксплуатации ЕПЦС СМП отработал на трех ледоколах, у меня была задача – верификация карт, обучение штурманов и капитанов навыкам работы с нашей системой и приучение капитанов к таким картам. Я выполнял ледовые наблюдения с мостика ледокола и сравнивал с тем, что мы видим на ледовой карте. Результат превзошел все ожидания – если я видел за бортом полынью или тяжелый лед, то и на карте были отмечены эти же классы льда».
«У нас в дирекции ῝Цифровая Арктика῝ есть группа ῝Северная звезда῝, где как раз развиваются абсолютно новые методы с использованием искусственного интеллекта. И у нас создаются инновационные тематические продукты, например, ледовые карты нового поколения, где на основе автоматической обработки спутниковых снимков в радиолокационном диапазоне, в каждом пикселе ледовой карты показан лед определенной возрастной градации. Я прошлой весной во время опытной эксплуатации ЕПЦС СМП отработал на трех ледоколах, у меня была задача – верификация карт, обучение штурманов и капитанов навыкам работы с нашей системой и приучение капитанов к таким картам. Я выполнял ледовые наблюдения с мостика ледокола и сравнивал с тем, что мы видим на ледовой карте. Результат превзошел все ожидания – если я видел за бортом полынью или тяжелый лед, то и на карте были отмечены эти же классы льда».
Фрагмент ледовой карты с треком атомного ледокола УРАЛ
Пока что для создания карт используются европейские и китайские спутники. Но в скором времени должны подключиться и отечественные. Кроме этого, сейчас идёт работа над программами, которые, получая гидрометеорологические и ледовые данные с орбиты, выполняют автоматическое построение маршрута во льдах.
«Далее вся эта кухня может быть учтена еще в одном из наших сервисов очень серьезных – это адаптивная маршрутизация, где с учетом ледовых условий, с учетам гидрологических условий, с учетом цифровой модели конкретного судна строится маршрут прохода во льдах. Это тоже наш уникальный сервис. Такого еще не было. Сейчас систему дорабатываем – она ещё болеет всякими детскими болезнями и пока что работает в полуавтоматическом режиме. В дальнейшем ЕПЦС СМП будет работать почти полностью в автоматическом режиме. Участие человека будет сводиться к периодической экспертной оценке оправдываемости и надежности работы моделей».
Благодаря своей работе Андрей Вадимович до сих пор каждый год ездит в Арктику. Правда, уже не зимует на льдинах, а с комфортом путешествует на атомных ледоколах.
«В прошлом году я на трёх атомных ледоколах отработал. Ледоколы ῝Урал῝ и ῝Сибирь῝ – это 22220, новый проект. И на старом ледоколе ῝Вайгач῝ поработал. Надеюсь, в этом году тоже поработать, но пока не знаю, на каких ледоколах. Но это будет, опять же, режим опытной эксплуатации. Необходимо будет погружать капитанов и штурманов в нашу систему. Показывать, как работать с нашими новыми продуктами».
«Далее вся эта кухня может быть учтена еще в одном из наших сервисов очень серьезных – это адаптивная маршрутизация, где с учетом ледовых условий, с учетам гидрологических условий, с учетом цифровой модели конкретного судна строится маршрут прохода во льдах. Это тоже наш уникальный сервис. Такого еще не было. Сейчас систему дорабатываем – она ещё болеет всякими детскими болезнями и пока что работает в полуавтоматическом режиме. В дальнейшем ЕПЦС СМП будет работать почти полностью в автоматическом режиме. Участие человека будет сводиться к периодической экспертной оценке оправдываемости и надежности работы моделей».
Благодаря своей работе Андрей Вадимович до сих пор каждый год ездит в Арктику. Правда, уже не зимует на льдинах, а с комфортом путешествует на атомных ледоколах.
«В прошлом году я на трёх атомных ледоколах отработал. Ледоколы ῝Урал῝ и ῝Сибирь῝ – это 22220, новый проект. И на старом ледоколе ῝Вайгач῝ поработал. Надеюсь, в этом году тоже поработать, но пока не знаю, на каких ледоколах. Но это будет, опять же, режим опытной эксплуатации. Необходимо будет погружать капитанов и штурманов в нашу систему. Показывать, как работать с нашими новыми продуктами».
Воспитание молодёжи
Одновременно Андрей Вадимович занимался преподавательской деятельностью – выполнял научное руководство курсовыми и дипломными работами, а также кандидатскими диссертациями. И как многие полярники советской закалки сетует на уровень подготовки подрастающего поколения.
«Опыт работы со студентами мне показал, что уровень всё хуже и хуже. В плане подготовки, в плане работы с литературой. Они почему-то стали писать: ῝ресурсы интернета῝. И приходится очень долго объяснять студентам, что нет ῝ресурсов интернета῝. Есть конкретная статья, конкретная страница, цитата и автор. Есть отдельные студенты-звездочки, но таких мало. Хотя, возможно, это уже просто старческое брюзжание».
Но тем не менее, он считает, что хороших полярников можно вырастить даже из них, при условии, что они будут выполнять основное правило высоких широт.
«Знаете, я в детстве прочитал такую фразу: "Арктика не терпит аристократов. Арктике нужны люди, умеющие всё, и не делящие работу на чёрную и белую". То есть надо всегда думать о людях, которые рядом с тобой в Артике. Потому что несмотря на то, что сейчас новые технологии, новые условия жизни в высоких широтах, когда ты выходишь на лёд, ты всё равно в Артике, природные условия которой по-прежнему остаются весьма суровыми. Там может быть и медведь, там может быть и пурга, там может быть и потеря видимости. Арктика, она не меняется. И всегда надо думать о людях».
Как не устаёт повторять Андрей Вадимович – плохих людей в высоких широтах нет. Они туда просто не доезжают, отсеиваясь ещё на этапе подготовки к экспедиции. И если ты попал в Арктику или Антарктику, успешно отработал там и тебя тянет туда снова и снова, значит ты – хороший человек.
«У нас на СП была такая поговорка. Даже тост, вернее: ῝Давайте выпьем за хороших людей. Ведь нас так мало, и мы всё здесь῝».
«Опыт работы со студентами мне показал, что уровень всё хуже и хуже. В плане подготовки, в плане работы с литературой. Они почему-то стали писать: ῝ресурсы интернета῝. И приходится очень долго объяснять студентам, что нет ῝ресурсов интернета῝. Есть конкретная статья, конкретная страница, цитата и автор. Есть отдельные студенты-звездочки, но таких мало. Хотя, возможно, это уже просто старческое брюзжание».
Но тем не менее, он считает, что хороших полярников можно вырастить даже из них, при условии, что они будут выполнять основное правило высоких широт.
«Знаете, я в детстве прочитал такую фразу: "Арктика не терпит аристократов. Арктике нужны люди, умеющие всё, и не делящие работу на чёрную и белую". То есть надо всегда думать о людях, которые рядом с тобой в Артике. Потому что несмотря на то, что сейчас новые технологии, новые условия жизни в высоких широтах, когда ты выходишь на лёд, ты всё равно в Артике, природные условия которой по-прежнему остаются весьма суровыми. Там может быть и медведь, там может быть и пурга, там может быть и потеря видимости. Арктика, она не меняется. И всегда надо думать о людях».
Как не устаёт повторять Андрей Вадимович – плохих людей в высоких широтах нет. Они туда просто не доезжают, отсеиваясь ещё на этапе подготовки к экспедиции. И если ты попал в Арктику или Антарктику, успешно отработал там и тебя тянет туда снова и снова, значит ты – хороший человек.
«У нас на СП была такая поговорка. Даже тост, вернее: ῝Давайте выпьем за хороших людей. Ведь нас так мало, и мы всё здесь῝».
Автор: Максим Упиров, эксперт ПОРА
ГЕРОИ