Герман Михайлович Крепс
Основатель и первый директор Лапландского заповедника
(1896-1944)
Русские пришли на Терскую землю из Новгорода, вероятно, им было неизвестно, что на новых северных землях невозможно выращивать сельскохозяйственные культуры, но их логика была простой – если есть земля, она должна плодоносить. В моду входили новые невиданные до этого формы хозяйствования – земледелие и скотоводство. Самые передовые представители нового поколения предпринимателей придумали выращивать овощи на огородах, разводить коров, овец и даже лошадей!

Первые упоминание о землевладении на новой русской Терской земле относятся к концу 60-х годов XV века. Первыми северными феодалами с божьей помощью по традиции стали монахи. Кольский полуостров отдаленно напоминал северный Израиль, где возникали православные монастыри. Среди равных всегда есть лучшие, самое передовое хозяйство было создано в Трифонов-Печенгском монастыре. В конце XIX – начале XX века монахи осушили окрестные болота, превратив местность в сенокосные луга, откуда забирали до 20 тыс. пудов сена. Монастырские коровы давали больше 400 ведер молока в год. Огород монастыря раскинулся на площади 0,8 гектара самой плодородной земли с самыми передовыми удобрениями, где росли не только овощи, но и ячмень.

Статистический комитет г. Архангельска опубликовал статистику, в соответствии с которой в 1913 году на Кольском полуострове собрали: 161 пуд ячменя, 2105 пудов картофеля, 65436 пудов сена. На полуострове численность рогатого скота достигла 5937 голов (111 лошадей, 1930 крупного рогатого скота, 3896 овец).

Во второй половине XIX века на Западном Мурмане заготовленного летом сена хватало на прокорм скоту в течение всего года, часть заготовок продавали в Норвегию.

Впрочем, сельское хозяйство было не очень популярным занятием суровых полярников, в огородах предпочитали копаться одиночки-энтузиасты, которые имели репутацию современных ботаников. Абсолютное большинство северных мужиков отдавали предпочтение оленеводству, лесной охоте, строительству судов, вырубке и распилу леса, ловлю трески, сельди, семужий и торсовый. Огородничество воспринималось среди северного народа как очень слабое и ненадежное подспорье.
С окончанием Гражданской войны северные территории России были подвергнуты массированным исследованиям, в том числе в сфере растениеводства и огородничества
Почвенно-ботанический отряд Севэкспедиции, которым руководил профессор Прохоров, из Мурмана устремился на Кольский полуостров. Ученые загорелись обоснованием идеи выращивания огородных культур до побережья Ледовитого океана, увеличением площади огородов на Кольском полуострове. В качестве удобрений было предложено использовать отходы трескового промысла и морские водоросли. Ученые настояли на завозе в северные широты канадских огородных семян, что стало началом опытных работ.

В 1922 году молодой агроном Г.М. Крепс в районе станции Хибины с коллегами-энтузиастами раскорчевал и обработал 0,5 гектара земли и установил в районе пахоты два старых сруба, после чего засеял поле овощами и некоторыми зерновыми культурами. Опыты дали положительные результаты, так было положено начало широкому развитию в регионе огородничества, продолжились посевные опыты хлебов.

Научными успехами Крепса заинтересовался Н.И. Вавилов, давно вынашивавший идею создания в России самой северной станции географических посевов. К сожалению, осенью 1922 года средства на развитие Хибинского научного агрономического пункта перестали поступать.

Однако положенное Г.М. Крепсом «опытное дело» имело продолжение.

В 1923 году хибинские исследования были возобновлены Государственным институтом опытной агрономии при участии Колонизационного отдела правления Мурманской железной дороги. Новым руководителем сельскохозяйственного освоения Крайнего Севера выступил выпускник Петербургского сельскохозяйственного института И.Г. Эйхфельд, прибывший на станцию в апреле 1923 года. Поддержку работ оказывал академик Н.И. Вавилов, считавший:
«С твердой целью доказать, что Кольский Север может быть в сельскохозяйственном отношении освоен, окультурен, что он может дать человеку почти все, что ему нужно для жизни». На освоение территории было выделено 200 рублей, руководителю станции «положили» оклад в размере 17 рублей в месяц. Эта сумма и стала началом работы на Хибинском опытном поле. Записка И.Г. Эйхфельда руководству четко фиксирует бытовую ситуацию: «Честь имею сообщить, что в занятом персоналом бараке Северолеса (российский трест, созданный в 1921 г.) на ст. Хибины оказалось: 4 некрашеных стола, 2 некрашеных табурета, 2 некрашеных скамейки, 2 кирпичных печи и одна времянка теплушечного типа. Плита у русской печи снята. У кирпичной плиты на кухне жестяной верх прогорел. 4 окна без зимних рам и стекла в них разбиты».
Однако в 1923 году «земельный участок Крепса» был засеян. Работники МЖД, страдающие цингой, остро нуждались в витаминах. После сбора урожая И. Эйхфельд в выделенном ему выгоне устроил выставку-демонстрацию успехов опытного поля. На станциях сотрудники проводили митинги, где демонстрировали урожай, собранный на Крайнем Севере. Люди с трудом верили, что на северной земле можно вырастить репу и огурцы.

Весной 1924 года станция на Кольском полуострове перешла в ведение Колонизационного отдела Мурманской железной дороги (КО МЖД). Вскоре «шефы» выделили на развитие станции 20000 рублей. В Хибинах начинает действовать постоянный сельскохозяйственный пункт с двумя штатными единицами, вблизи Колы открывается его отделение. Оба опытных пункта – самые северные из всех северных государств.

Задача сотрудников пункта – изучить культуры, которые можно выращивать в северных широтах, создать агроприемы для их выращивания и передать опыт населению.

Во второй половине 1920-х годов становится актуальной проблема культурных болот, что, в свою очередь, зависело от роста количества населения в регионе, нуждающегося в посевных площадях.

Победы сельскохозяйственным романтикам давались очень трудно, кроме холода, неплодородной почвы, было необходимо преодолевать недоверие и предрассудки местного населения и чиновников. Среди «кабинетных работников» существовало мнение о том, что сельскохозяйственные работы на Кольском полуострове можно квалифицировать, как «вредительство». Однако статистика свидетельствует, что «вредители» были абсолютно бесстрашными: в 1923 г. в испытании было 456 растений и сортов, в 1924 г. – 616, в 1925 г. – 671, а в 1926 г. – 663 сорта культурных растений.

Здание ПОСВИРа на станции Хибины; 1950-е гг. ~ Из кн.: Барабанов А. В., Калинина Т. А. «Апатит» -- из века в век
Природа не позволяла ученым легко общаться с ней на профессиональные темы. «Из 83 сортов картофеля, испытанных на Хибинском пункте, лишь 15-20 заслуживали внимания для дальнейших опытов. Из 12 сортов кочанной капусты только один оказался пригодным для культуры – «копенгагенская рыночная».

В 1927 году несведущие в агрономии переселенцы смогли получить урожай картофеля «сам 10-15». Обычные люди стали последовательными сторонниками ученых.
Важным аспектом исследований явилось использование апатита как сырья для фосфатных удобрений. В конце 1920-х годов на Кольском полуострове отсутствовала какая-либо горная промышленность, если не считать биологов, которые добывали и применяли в своих нуждах апатит.

Ученые лично руководили деятельностью переселенцев, занявшихся сельскохозяйственными работами, передавали им саженцы и семена, адаптированные для Кольского полуострова.

В конце 1920-х гг. на Кольском полуострове вместе с остальной страной приступили к коллективизации. Впрочем, сельскохозяйственные производства было необходимо создавать совершенно иным путем, нежели в черноземных регионах России. 23 октября 1930 года при поддержке С.М. Кирова был создан первый на русском Севере совхоз. Так, было положено начало закладке молочно-овощных хозяйств в других районах Крайнего Севера, близких по климатическим и природным условиям к условиям Кольского полуострова.

После ликвидации Транспортно-промышленного и колонизационного комбината в ноябре 1930 года Хибинский опорный пункт перешел в ведение Всесоюзного института растениеводства. Выступая на Ленинградской сессии АН СССР, Н.И. Вавилов подвел итог работе станции:
«Кончилась эпоха стихийной колонизации Севера. Разрозненный индивидуальный опыт не дал серьезных результатов. Наступает новая эра, когда организованное на принципах коллективизации и совхозного строительства пролетарское государство со всей мощью современной науки и техники подходит заново к Северу. Вместо стихийного начала должны быть внесены воля и разум сильного социалистического государства. В масштабах, соответствующих грандиозности проблемы, оно приступает к осеверению земледелия. Этого повелительно требуют интересы нашего развивающегося народного хозяйства. Овладение Севером увеличит экономическую, политическую и обороноспособную мощь Советского Союза» [1]
Лапландский заповедник
Основатель и первый директор
Инициатива организации большого горно-таёжного заповедника на Кольской земле исхо­дила от научного сотрудника Александровской (Мурманской) биологической станции Германа Крепса (1896–1944), он же стал первым директором заповедника (с 1930 по 1936 г.).

Народное хозяйство Мурманского округа Ленинградской области, как тогда называлась северо-западная окраина РСФСР, уже в то время рассматривалось как комплексное, наряду с развитием рыбной промышленности на морях и горно-химической на суше. Большая роль отводилась развитию лесного хозяйства, оленеводства и охотничьего промысла. Из этой концепции естественно вытекала и необходимость в организации большого природного заповедника. В одном из ранних документов Г.М. Крепс сформулировал его цели следующими словами:
«Первой и основной является поддержание и поднятие охотничьего промысла в пределах Мурманского округа и северной части Карель­ской АССР, второй – сохранение для будущего характерного участка своеобразной девственной природы центральной Лапландии для це­лей общеобразовательных и научных»
Из отчёта заповедника за 1930 г.
Этим двум требованиям наиболее отвечали горные массивы Чуна-тундры и Монче-тундры вместе с окружающей их местностью. Эта территория, находящаяся недалеко от Мурманской железной дороги и отделённая от неё только озером Имандра, в то время совершенно не была заселена. Леса здесь сохраняли первобытный характер: только в низовьях рек Нявки и Чуны в первой четверти ХХ века проводились незначительные выборочные рубки. Хо­рошо сохранилась и охотничье-промысловая фауна – за исключением речного бобра, полностью истреблённого во второй половине XIX века. Особенно важно было, что здесь ещё сохранялись небольшие стада дикого северного оленя.
Выпуск бобров. Крепс слева
Восстановление численности дикого оленя рассматривалось как важ­нейшая задача заповедника. Характерно, что первое упоминание названия «Лапландский заповедник» в печати, мы находим в программной статье Г.М. Крепса «Дикий северный олень на Кольском полуострове и проект организации Лапландского заповедника», опубликованной в журнале «Карело-Мурманский край», № 10-11 за 1928 год.

Для реализации своих планов по организации заповедника Крепс привлекает местных саамов Йокостровского погоста из семейства Архиповых, проживавших на берегу Монче-губы. 16 апреля 1929 г. Герман Крепс и бывалый охотник Фёдор Архипов на оленьих упряжках поднялись в горы, чтобы провести первый учёт диких северных оленей в Заполярье. За четыре недели они объехали Монче-тундру и Чуна-тундру, сделали несколько лыжных экскурсий по лесной зоне и 13 мая вернулись в Монче-губу. В горах они нашли лишь несколько групп диких оленей (всего 95 голов плюс прибившихся к ним четырёх домашних!). Это всё, что осталось от огромных стад «дикарей», некогда обитавших в этом районе. На реке Чуне они нашли следы браконьеров (убивших в конце зимы десять лосей), нагнали их и приняли меры к конфискации мяса и шкур…

17 января 1930 г. Ленинградский областной исполнительный комитет вынес постановление об организации Лапландского запове­дника. Директором заповедника была назначен Герман Крепс. В мае 1930 г. на северном берегу Чун-озера началась постройка первого домика Лапландского заповедника (сегодня это Дом-музей Г.М. Крепса), а 14 ноября на Чунозерский кордон заселили четверых сотрудников, в том числе Олега Измайловича Семенова-Тян-Шанского (1906-1990). Заповедник начал функционировать.

Второй кордон заповедника в Монче-губе так и не был достроен, в связи с тем что осенью того же 1930 года академик А.Е. Ферсман на­шёл в предгорьях Монче-тундры выходы сульфидных полиметаллических руд промышленного значения. Монче-губа находилась в районе этого месторождения и потому не могла уже находиться в границах заповедника.
Лесная охрана Лапландского заповедника. Слева Ф. К. Архипов, за ним Л. Г. Кокорин, 25 декабря 1934 года. Фото О. Семенова-Тян-Шанского
Дальнейшая судьба заповедника складывалась не очень благоприятно. В течение первых пяти лет с момента организации он переме­нил пять хозяев (в основном промышленных организаций); и всё это время существование заповедника находилось под угрозой. Это неопределённое положение закончилось, когда постановлением правительства РСФСР от 10 февраля 1935 г. Лапландский заповедник был включён в систему государственных заповедников при президиуме ВЦИК.

С этого времени начался расцвет заповедника. Была построена усадьба из трёх больших новых домов, расширились бюджет, штат и объём работ. Были составлены и вышли в свет научно-популяр­ный очерк «Лапландский заповедник» (1937) и первый выпуск «Тру­дов» (1938). В этот период в заповеднике работали научные сот­рудники О.И. Семёнов-Тян-Шанский, М.И. Владимирская, Т.П. Некрасова, Н.М. Пушкина, Л.О. Белопольский, Г.А. Новиков, А.А. Насимович, А.Л. Пономарев, Т.В. Кошкина, ставшие впоследствии видными учёными.
Успешно продолжались работы по акклиматизации в Заполярье американской ондатры и реакклиматизации речного бобра (первые восемь бобров, привезённые для этой цели из Воронежского заповедника, были выпущены на волю в 1934 году).

Прекращение охоты на диких оленей привело к быстрому росту их численности. К началу Великой Отечественной войны поголовье оленей только на заповедной территории достигло тысячи особей.

В годы войны около двадцати сотрудников заповедника защищали родину, и лишь немногие из них вернулись на прежнюю работу. И вот новый удар. Постановлением Совета министров СССР от 29 августа 1951 г. о реорганизации системы государственных заповедников Лапландский заповедник был ликвидирован, а его леса были назначены в рубку.
Олег Семёнов-Тян-Шанский с олененком
В ноябре 1957 г., благодаря неутомимой деятельности О.И. Семёнова-Тян-Шанского, Совет министров РСФСР принял решение о восстановлении Лапландского заповедника в прежних границах

Несмотря на все трудности и наличие двух перерывов в научной работе (1941-1945 и 1951–1957 гг.), заповедник сумел сохранить преемственность во всём – в территории, профиле, тематике исследований, а в значи­тельной мере и в кадрах. Картотеки, фототека, рукописи и другие научные фонды сохранялись и пополнялись с первого года существования заповедника.
Авторы: Сергей Палагин, специально для GoArctic. Арктическая манна прямо из земли. О начале сельскохозяйственных экспериментов на Кольском полуострове https://goarctic.ru/kultura/arkticheskaya-manna-pryamo-iz-zemli-o-nachale-selskokhozyaystvennykh-eksperimentov-na-kolskom-poluos/
Валерий Эдмундович Берлин, краевед, эколог, редактор историко-краеведческого альманах «Живая Арктика», действительный член Русского географического общества. Заповедник в Леаландии https://goarctic.ru/news/zapovednik-v-laplandii/
Михаил Умнов, специально для GoArctic. Лапландский заповедник: первый в мире за Полярным кругом https://goarctic.ru/news/laplandskiy-zapovednik-pervyy-v-mire-za-polyarnym-krugom/
ГЕРОИ